Овечья шкура
Шрифт:
В морге выяснилось, что у экспертов какая-то конференция, поэтому случайная встреча с доктором Стеценко исключена. Дежурный санитар обрадовал нас тем, что вещи Кулиш в полной сохранности, и выдал нам тряпичный узелок, отдающий затхлостью (конечно, одежда была влажной — труп Кати извлекли из воды, и высушить ее никто специально не озаботился). Коленька, не обнаруживая никакой брезгливости, покорно утащил узелок в машину и положил, что характерно, не в багажник, а в салон. Профессиональная деформация уже наступила, машинально отметила я.
— Ну что, в контору “Олимпии”? — спросила я, усаживаясь в машину и принюхиваясь: нет, атмосфера была терпимой.
— Поехали, — согласился Коленька, и мы двинулись в путь.
Офис фирмы “Олимпия” располагался
— Ну что, Коленька? За участковым? Замок снимаем?
Участковый нашелся довольно быстро, пришел с двумя пожилыми тетушками — понятыми, ловко сбил замок и со скрежетом распахнул кривую дверь. В “офисе” было темно, оттуда веяло сыростью и специфическим духом лежалых тряпок. Мне даже стало не по себе, когда я протиснулась в дверной проем и огляделась, насколько темнота позволяла глазу: это был закуток, куда больше не придут хозяева. Почему-то мне в тот момент показалось, что и неведомого нам пока Красноперова уже тоже нет в живых.
Но за мной в это тесное пространство уже просочились и опер Васильков, и участковый с понятыми, участковый где-то нашел выключатель и зажег тусклую лампочку без абажура. Убожество помещения стало еще очевиднее, одна из понятых чихнула, что было неудивительно, поскольку с ящиков и коробок, битком набитых подержанным шмотьем, тихо поднималась пыль. Ясно было, что это помещение использовалось и под контору, и под склад; на шатком помойном столике стоял телефонный аппарат, лежали две амбарные книги, стопка каких-то квитанций, а вокруг все свободное пространство было завалено секонд-хендом.
Оглядевшись как следует, я поняла, что если я начну писать протокол осмотра по всем правилам криминалистики, и вносить в него все, что вижу здесь, то те два месяца, что отпущены мне законом на предварительное расследование, я проведу в этой каморке.
Пока не ясно, что из имеющегося тут может пригодиться следствию, а что не имеет для расследования никакого значения. Поэтому, может быть, целесообразно составить общее представление, закрыть и опечатать каморку, а потом приехать сюда уже с криминалистом, еще какими-нибудь специалистами и произвести тотальный осмотр, зная, что искать. Я поделилась своими соображениями с Васильковым, встретила горячее одобрение и предложила сворачиваться. Мы немножко посудачили с участковым, как запереть помещение — замок-то поврежден им при проникновении необратимо, — но тут одна из понятых, проживающая в этом же доме, предложила предоставить на нужды следствия свой замок, и убежала за ним.
Пока мы ждали замок, я перебирала бумажки на столе в центре всего этого хлама, и перелистывала одну из амбарных книг, в которую, судя по всему, коммерсанты записывали данные о поступлении и количестве товара. Книга была дописана до конца, обрывалась на дате, относящейся к августу прошлого года. Графы книги пестрели понятными, полупонятными и совсем непонятными обозначениями из области логистики [2] , я машинально пробегала их глазами и переворачивала страницы, укрепляясь во мнении, что все эти инвойсы и платежки не приблизят нас ни на шаг к раскрытию убийств Вараксина и Шиманчика. Как вдруг… Я сначала даже не осознала, что именно спровоцировало мощный выброс адреналина в мою кровь, почему вдруг так стукнуло сердце и задрожали руки. Но Васильков, заметив мое волнение, через мое плечо заглянул в амбарную книгу и тихо крякнул.
2
Логистика — правила
— Придется писать протокол, — сказала я ему, и он кивнул. Мы оба не отрывали глаз от края страницы, которую пересекала запись, сделанная уверенной рукой: “Александр Петров.”. И номер телефона, судя по первым трем цифрам, — мобильного.
После осмотра “офис” был закрыт и опечатан, участковый с тетушками-понятыми помахали нам на прощание, мы с Васильковым сели в машину и двинулись к нему в РУВД. Я крепко прижимала к груди большой бумажный пакет с амбарной книгой, гадая, как, каким странным образом пересеклись судьбы пятнадцатилетней девочки из хорошей семьи и проблемных торговцев подержанным тряпьем: и почему вдруг они пересеклись в точке “Александр Петров”.
И Васильков дрожал от нетерпения, мы ехали к нему на работу, чтобы срочно проверить, что за телефон указан рядом с этим именем. Время от времени Васильков распространялся на тему о том, что такая удача выпадает оперу нечасто; сейчас мы быстренько установим владельца телефона, выдернем его и допросим, если это не сам Александр Петров, или аккуратно обложим со всех сторон и понаблюдаем, если вдруг номер окажется зарегистрированным на самого Петрова…
Поглаживая пакет с книгой, я молчала. Боясь накаркать, я не упоминала вслух, что следственная практика не дружит с теорией вероятности. И след, кажущийся таким ясным, ведущим прямиком в логово злодея, чаще всего обрывается на какой-нибудь ерунде, не приводя никуда. Много лет назад, не успев еще расстаться со студенческими иллюзиями о том, что “если долго мучиться, что-нибудь получится”, я дежурила первого января и была вызвана к месту обнаружения новорожденного подкидыша — здоровенькой девочки, положенной на коврик перед дверью в квартиру ничего не подозревавшего семейства.
Вообще это была такая фантасмагорическая история: молодые супруги в первый день Нового года пошли в гости к приятелям, муж отстал возле парадной — заскочил в ларек купить сигарет. И, подойдя к квартире приятелей на пять минут позже жены, чуть не споткнулся о кулек с младенцем внутри.
И оба молодых семейства, и приехавшая по вызову следственно-оперативная группа без умолку острили насчет тайной жизни парня, нашедшего подкидыша; но, судя по всему, парень был чист перед женой и к ребенку не имел ни малейшего отношения. Так вот, по факту оставления неведомой мамашей новорожденного малыша в опасном для жизни состоянии — на полу парадной в пятнадцатиградусный мороз — возбудили уголовное дело, перспективы расследования которого поначалу представлялись мне радужными. Новорожденная девочка была завернута вместо пеленки в наволочку с пришитым к ней тряпичным номерком прачечной; это теперь в новомодных прачечных умудряются не перепутать твое белье с чужим без всяких бирок, а раньше требовали пришивать к каждой единице сдаваемого в стирку твой индивидуальный номер, и выдачу этих номерков фиксировали в специальной книге, записывая адрес и фамилию клиента.
Таким образом, с первых моментов расследования дела засветила редкостная удача: казалось бы, чего проще — узнать в прачечной, кому принадлежит номерок, поехать по этому адресу и прищучить мамашу, подбросившую родимое дитятко в чужую холодную парадную. (Тогда мне, по молодости и неопытности, это и впрямь представлялось преступлением; я не думала о том, что куда худшим преступлением было бы убийство нежеланного дитяти, что происходило достаточно часто: трупики новорожденных обнаруживали чаще всего в мусорных бачках, причем, как правило, это бывали доношенные и жизнеспособные дети, рожденные живыми, а потом удавленные недрогнувшей материнской рукой и выброшенные, как мусор, на свалку. А тут хоть женщина поступила достаточно благородно, не отяготив свою совесть невинно загубленной душой, нет — просто положила свою кровиночку к дверям явно отдельной квартиры, надеясь, вероятно, что у людей, живущих в этой ухоженной парадной, достанет сил и средств вырастить ребенка, чего ей недостало.)