Овернский клирик
Шрифт:
Парня передернуло. Лицо исказилось гримасой, губы скривились:
– Нет! То есть… Почему?
– Мы с ним были знакомы заочно, но меня сразу же поразили его горячность и безапелляционность. Ведь он, по-моему, не такой уж и злой человек – бывают кардиналы и похуже. Но когда его понесет… Знаешь, брат Ансельм, Сен-Дени научил меня многому, в том числе ставить себя на место другого – даже злейшего врага. Ты считаешь эту девушку лазутчицей, которая ест наш хлеб и предает нас. А кто-то, вероятно, считает нас соглядатаями, которые пришли отбирать жертвы для костра. Может, Анжела думает, что обманывает палачей.
– Но вы же…
– Я? Я – нет. Да и ты, кажется, не жаждешь подкладывать хворост. Но нас послал Его Высокопреосвященство, а его как раз понесло… Что о нас думают эти крестьяне? Кем нас считает д’Эконсбеф? И, кстати, «чистые» братья тоже.
После моей встречи с братом Пайсом мы ни разу не заговаривали с Ансельмом о катарах. Я все не решался – и, наверное, зря.
– «Чистые» братья, – медленно проговорил Ансельм, – хорошо знают, кто такой отец Гильом. Они читали его книгу. Они следят за его спором с монсеньором Орсини и отцом Петром Ломбардским. Они знают, что он не собирается подкладывать хворост. Они готовы помочь, но не знают – как. Дело де Гарр для них – такая же загадка.
– О чем я уже слыхал от уважаемого брата Пайса, – кивнул я. – В любом случае не будем судить строго… Правда, это не значит, что мы обязаны рассказывать Анжеле о наших успехах…
– …И неудачах, – Ансельм задумался. – Тогда… Отец Гильом, мы не говорили брату Петру о наших выводах. Не будем говорить и дальше.
Плохо. Очень плохо! Хуже нет, когда братья начинают подозревать друг друга. В предательстве, в глупости – все равно.
– Брат Ансельм! Хочу сообщить вам, что знаю брата Петра много лет. Более того, верю ему. Могу даже сказать, что в любой момент доверю ему свою жизнь…
– Я тоже, – Ансельм оставался невозмутим. – Вы доверите ему свою жизнь, но не дадите читать Абеляра. Вы ведь знаете, у меня в келье хранится Абеляр! Вам, конечно, донесли, и отцу Сугерию тоже. Но мне его читать можно. Почему?
– Потому что ты умный мальчик, брат Ансельм.
– Пусть так, – «мальчика» он проглотил на удивление спокойно. – Но представляю, что будет, когда Абеляра начнет читать брат Петр!
Я тоже представил, и мне стало дурно.
– Дело Жанны де Гарр – не просто история о деревенской ведьме и пропавшей девушке.
В чем-то парень был прав. И пока я сам не разобрался, брату Петру лучше не знать кое-каких деталей. Анжеле – тем более.
– Тогда завтра ему опять придется изучать местных овец, – решил я. – И да не искусит его некая совсем не смиренная овца, приблудившаяся к нашему стаду. Мы же, брат Ансельм, направим свои стопы туда, где нам следовало побывать в первый же день.
– В церковь? – с явно неуместной насмешкой поинтересовался итальянец.
– Нет. В дом Санкси де Гарра.
5
Я совсем не знаю басконского. Это прискорбно и весьма неудобно, поскольку Санкси де Гарр так и не выучил как следует «ланг д’ок». Правда, его достойная супруга была из Артигата, но в нашем присутствии она старалась не проронить лишнего слова. А хозяин дома, имея свою хитрость в рогоже, словно нарочно говорил на такой дикой смеси местного наречия с басконским, что приходилось все время переспрашивать. Впрочем, знай он даже латынь, едва ли мы могли бы рассчитывать на особую откровенность.
Мы трое – хозяин, Ансельм и я – сидели за большим, чисто выскобленным столом, хозяйка стояла неподалеку, в углу блеял ягненок, и все это выглядело весьма идиллически. Но только выглядело. Де Гарр – крепкий еще мужчина с рыжеватой бородой и темными, живыми глазами – только и ждал момента, чтобы попрощаться с незваными гостями.
…Нет, он больше ничего не может сказать. Да, конечно, в последнее время его несчастная дочь вела себя несколько странно, но все это из-за той безумной монахини, прости ее Господь! Да, конечно, проклятая ведьма тоже виновата, и гореть ей в аду! Да, с вдовой Пио они действительно спорили из-за Косого Клина…
Басконец твердо держал оборону. Интересно, знал ли он, что рядом с ним все эти годы была не его дочь? Конечно, она жила с мужем, но они наверняка встречались каждый день. Но о таком не спросишь, и я перевел разговор совсем на другое.
Санкси де Гарр был удивлен. Более того, был готов вспыхнуть и возмутиться. Такие вопросы, по его мнению, совершенно излишни и к делу не относятся.
…Да, он приехал в Артигат двадцать два года назад, как раз после великого нашествия саранчи. Нет, не издалека. Он вырос неподалеку, в Лабруа, и настоящее его прозвище Дагарр. Нет, из Лабруа он уехал еще мальчишкой – ушел в море, плавал с рыбаками. Где? Да везде, вплоть до Туниса, да покарает Господь его безбожного султана. А переехал потому, что поссорился с родственниками из-за имущества, а они подкупили суд. Почему в Артигат? Да так получилось, переехал и переехал!..
Оставалось задать давно интересовавший меня вопрос. Ответ был быстрым и четким. Нет, с сеньором д’Эконсбефом, ни со старшим, ни тем более с младшим, до переезда он не был знаком. А Жанну, вечная ей память, взяли в замок по рекомендации старосты за добронравие и трудолюбие. Нет, не нынешнего, а дядюшки Пьера. Нет, с дядюшкой Пьером поговорить нельзя, ибо он, царствие ему небесное, уже год как помер…
Пора было уходить – в этот день я собирался зайти еще к де Пуаньяку, – но что-то задерживало в этом неприветливом доме. Еще не зная, чего ищу, я попросил показать вещи Жанны. Да, все, какие остались. Конечно, они у мужа, но, может, что-то сохранилось и здесь? Одежда? Конечно. Украшения? Тем более!
Хмурый хозяин вполголоса поговорил о чем-то с супругой, та принесла огромный медный ключ и долго возилась с замком сундука, стоявшего у окна. Я терпеливо ждал. Ансельм, о чем-то задумавшись, смотрел в сторону. Внезапно по его лицу скользнула усмешка.
– Он не баск!
Ансельм говорил по-гречески. Я не успел даже удивиться, как итальянец вновь усмехнулся и еле заметно кивнул в сторону хозяина:
– Рыжий! Рыжих в Басконии мало.
Мысль была проста и очевидна, но я все же засомневался: