Овернский клирик
Шрифт:
Хриплый хохот – епископ дрожащей рукой доставал из складок одеяния знакомый жезл с золотой черепахой.
– Гнусный демон! Я не боюсь твоего огня. Хочешь – сожги еще сотню дураков!
Рядом со мной неслышно появилась Анжела. За ней мелькнула черная бородища де Гарая.
– Ансельм свободен! – шепнула девушка. – Отец Гильом, надо уходить! Сеньор Доминик…
Но я не стал слушать. Я тоже не страшился малинового огня, но уже было ясно – д’Эконсбеф не сделает самого страшного. А вот что касается Его Преосвященства…
– Эй, вы! – де Лоз, похоже, окончательно пришел в себя. – У кого есть луки – стреляйте! Остальные – вперед! Я беру на себя ваши грехи!
– У тебя их и так достаточно! – громовой голос д’Эконсбефа заставил людей замереть на месте. – Ты не боишься огня, потому что украл дэргский амулет. Ты ко всему еще и вор, де Лоз! Но это не спасет. Тебя не тронет пламя, но погубят твои же грехи. Перед теми, кто верил тебе, повелеваю: да будет каждое твое слово – правдой.
Де Лоз замер, затем облегченно вздохнул – крыша опустела. Темный силуэт исчез так же внезапно, как появился.
– Дети мои! – хриплый голос епископа разнесся над площадью. – Да не поверите вы демону в человеческом обличье, нелюдю, который думает, что этот дурацкий Христос спасет его от ада!
– А! – испуганно крикнул кто-то. Над толпой повисла страшная, мертвая тишина. И в этой тишине послышался хриплый хохот.
– Бараны! – де Лоз побагровел, на глазах его блеснули слезы. – Глупые бараны! Да сгорите в аду вы все, ибо никто из вас не достоин моего Великого Господина!
Он вновь согнулся от хохота, толстая рука сорвала наперсный крест.
– Что?! Видели? Так я смеюсь после каждой мессы! Да восславится Сатана, к которому я отправлю ваши ничтожные душонки!
Металл звякнул о помост, нога в башмаке из дорогой кожи наступила на крест.
– Вот! Вот! Видите! Вот что я делаю с вашим боженькой!
«Да будет каждое твое слово – правдой.» От этого заклинания украденный амулет не смог защитить.
– Вот! Вот! – де Лоз, забыв обо всем, продолжал топтать распятие, но люди уже приходили в себя. Кто-то вспрыгнул на помост, кто-то медленно вынул кинжал из ножен…
– Что? Испугались? – де Лоз с вызовом поглядел на толпу, но те, кто еще недавно верил лжепастырю, уже знали, что делать. Люди шли медленно, тихо. Меня отодвинули в сторону. Миг – и десятки людей молча кинулись на епископа. Сдавленный вопль… Толпа колыхнулась, вверх взлетела позолоченная митра, сломанный посох упал под ноги…
– Костер! – разорвал тишину чей-то звонкий голос, и тут же десятки других откликнулись:
– Костер! Костер! Несите факелы!
Толпа расступилась, образуя живой коридор, и по нему проволокли что-то страшное, бесформенное, покрытое пятнами крови и грязи. Останки де Лоза швырнули на хворост, и тут же несколько факелов ткнулись в подножие костра. Треск… Высокое пламя, почти прозрачное, незаметное в горячем летнем воздухе, взметнулось вверх. И словно в ответ сотни голосов одновременно затянули: «Тебя, Боже, хвалим…» Люди пели, подняв лица к равнодушному небу, надеясь, что Тот, перед Кем мы все так грешны, смилуется над ними…
– Брат Гильом! Брат Гильом! – чья-то рука нетерпеливо теребила мое плечо. Я обернулся – на меня глядело искаженное ужасом лицо де Юра.
– Брат Гильом! Я не виноват! Не виноват…
Я не стал отвечать. Может, этот взяточник и в самом деле не виноват. Во всяком случае, не так, как покойный де Лоз.
– Вы скажете? Вы подтвердите? – коротышка никак не решался отпустить мое плечо. – Что же теперь будет?
– А что такого будет? – удивился я. – Добрые христиане Памье покарали злодея, которого я именем Его Святейшества лишил кафедры и сана.
– А-а… Ага! – глаза викария блеснули. – Конечно, конечно! Вы возглавите епархию, брат… извините, отец Гильом?
Да, конечно… Пока архиепископ разберется, пока Его Светлость скажет свое слово, пройдет немало времени. Епархия не должна вдовствовать.
– Брат Петр! – позвал я нормандца, хмуро созерцавшего, как пламя уничтожает останки главного сатаниста Памье. – Брат Петр, идите сюда!
– Вы, кажется, знакомы? – я повернулся к де Юру. – Брат Петр – весьма достойный пастырь, и, главное, уже успел неплохо разобраться в овцеводстве.
Пьер все еще не понимал, переводя взгляд то на костер, то на растерянного викария, но тот уже что-то сообразил:
– Ага… Отец Петр, вы уже приняли сан? Впрочем, не важно, это потом… Но… Надо скорей навести порядок! Люди…
Тут что-то стало доходить и до нормандца. Он покосился на бросивших оружие стражников и качнул «посохом».
– Позови де Гарая! – шепнул я, но разбойник уже был рядом. Накладная борода исчезла вместе с колпаком, неровные зубы скалились:
– Вы все-таки спалили его, отец Гильом! Ну чего, как там с этим?
Похоже, народный герой спешил получить «это» и сгинуть. Но крепкая рука нормандца уже держала его за шкирку.
– Сын мой! – наставительно начал я. – Народ страдает…
Де Гарай дернулся, но хватка Пьера не ослабла.
– Страдают вдовы и сироты, вилланы стонут на пашне, работая на сеньора, а дома плачут голодные дети…
– А-а… это?.. – вздохнул благородный разбойник. – Отец Гильом, вы же обещали!
– Юных дев волокут на потеху развратным дворянам…
– Понял! Понял! – взвыл герой. – Только отпустите!
– Смирно стой! – посоветовал нормандец. – С тобой отец Гильом говорить!
– Короче! – подытожил я. – Жилье, харч, жалованье и сто ливров на свадьбу дочери! С этого мгновения ты – начальник стражи округа Памье. Чтоб через полчаса в городе был порядок!
– Я вам не слуга! – в глазах народного заступника сверкнул праведный гнев. – Я против попов и дворян. Я за это… справедливое общество!
– Сын мой! – Пьер дернул рукой, и подошвы де Гарая оторвались от земли.
– С-согласен! Только… сто двадцать ливров!