Озарение Нострадамуса
Шрифт:
А он не отступил, а действовал, правда, непонятно для любого, кто увидел бы его. Почувствовав первые признаки лихорадки, озноб и головную боль, он сразу поставил себе диагноз заражения чумой и, превозмогая самого себя, отворил себе кровь, добывая основу для сыворотки, способ получения которой узнал от врачей, которые будут жить лишь через 368 лет! Никто не поверил бы этому, никто, кроме Нострадамуса, который понял, что горе пробудило в нем наследственный дар провидца, во имя блага людей переданный ему от самого Иоанна Богослова через несчетные поколения, в которых не раз встречались пророки, и передано это ему, Нострадамусу,
Нострадамус хорошо «запомнил будущее» и знал, что надо делать с зараженной чумой кровью, чтобы получить из нее спасительную сыворотку. И уже ощущая в себе разгорающийся жар, спешил закончить все работы по заветам будущего доктора Иерсена, который победит чуму в неимоверно далеком грядущем, в 1894 году…
Уже вынужденный слечь в постель, Нострадамус ввел себе сыворотку.
Теперь, если вещий сон был лишь бредовым видением, он умрет, как и множество его пациентов, если же он действительно видел в пламени свечи будущих победителей чумы, то он встанет, встанет со смертного одра, чтобы лечить людей!
И доктор Мишель де Нострадам выздоровел, к неописуемой своей радости, выздоровел, отныне посвящая себя борьбе с ненавистной эпидемией, отнявшей у него самое ему дорогое.
Пусть не вызывали «безумного доктора» к больным, не только не веря ему, но и страшась заразы, которую он мог передать от предназначенных к сжиганию чумных трупов, но, вооруженный не ведомым никому способом врач теперь сам шел к больным, около которых не оказывалось близких, чтобы прогнать его. И эти больные, к всеобщему удивлению и даже страху, возвращались к жизни, исполненные благодарности своему спасителю.
Теперь его уже звали к умирающим все чаще и чаще, колдун он или не колдун, но он спасал людей от чумы и стал желанным всюду.
Наиболее зажиточные его пациенты одаривали его ценными подарками, но он все их отдавал вдовам и сиротам, у которых не смог спасти кормильцев. Слава чудесного лекаря распространялась по всему югу Франции. Вера в доктора, способного предотвратить смертельный удар молнии, когда грозовая туча чумы нависала над домом, становилась фанатичной. Его звали не только к горожанам Ажена, но и в ближний Марсель, в Тулон и другие объятые эпидемиями центры. Нострадамус старался поспеть везде, но возможности человеческие ограничены. Обессиленный, едва держащийся на ногах, возвращался он домой, готовый снова бежать по первому же стуку в дверь.
Но громкий стук на этот раз оказался особым. На пороге стоял знакомый Нострадамусу бородач, недавний его провожатый, бывший крестьянин, который пошел к лесным волкам, чтобы прокормить своих семерых детей.
Он протянул доктору его заветную шкатулку с ароматными пилюлями, в которой, кроме них, оказалось письмо, отобранное разбойниками у гонца, ехавшего в карете самого Великого Сенешаля Прованса, адресованное Великому Инквизитору Священного трибунала в Тулузе.
В письме сообщалось, что «в городе Ажене появился негодяй, который, выдавая себя за врача, но, не сумев спасти от болезни даже собственную семью, теперь вдруг стал поднимать со смертного одра заболевших чумой людей, призванных к себе Господом Богом, кощунственно применяя при этом колдовские чары, данные ему нечистой силой, когда, обуреваемый заслуженным горем, означенный Мишель де Нострадам продал свою душу дьяволу. Жители Прованса и его Великий Сенешаль обеспокоены деяниями этого нехристя, уповая на Святую Инквизицию, способную именем Бога избавить их от колдуна».
Сам Великий Сенешаль и губернатор Прованса подписал этот донос.
Нострадамус обнял гонца лесных волков, вручив ему обратно свою заветную шкатулку в благодарность их вожаку, пославшему ему ее с перехваченным письмом.
А сам он понял, что ждать милости от Святой Инквизиции ему не приходится, и, едва наступило утро, наняв у знакомого владельца карет одну из них, он тотчас выехал из Ажена.
Возница по его просьбе доставил его сразу на набережную порта Тулон, где ему показалось, что он попал в самый центр разыгравшейся эпидемии, где всех бьет лихорадка.
В шумной пестрой толпе людей в самой разнообразной одежде мелькали белые одеяния мавров, их тюрбаны или покрывала с охватывающими голову обручами, цветные платки на головах бывалых моряков, шляпы всех родов или просто нечесаные головы с торчащими во все стороны волосами, расшитые кафтаны, камзолы и грубые куртки, длинные женские юбки и простенькие кофты. Все это людское месиво двигалось, толкалось, говорило разом на разных языках. А тут еще торговцы рыбой с ее едким запахом, расположившиеся по обе стороны людского потока вдоль набережной, зазывали к себе Мишеля, обещая небывалое наслаждение от вкушения купленного у них остро пахнущего товара, наваленного на их лотках. Какие-то подозрительные личности с бегающими глазами тихо предлагали за «небольшую плату» устроить его в выгодный рейс хоть матросом, хоть коком.
Но настоящие моряки, готовые отправиться в очередной рейс, сидели на набережной, глядя на флотилию парусников, стоящих у причалов или на рейде, и перекидывались между собой крепкими словечками.
Шкиперы нанимали их или прямо здесь, или в трактире «Дырявое ведро», куда посоветовал Нострадамусу пройти один из загорелых малых, уныло смотревший на загрязненную всякими отбросами воду у набережной, когда Нострадамус спросил его, какой из кораблей отправляется в ближайшее время в Италию.
В кабаке «Дырявое ведро», где пахло перегаром и дым висел над столами, как поднявшийся с болота туман, он нашел шкипера, на которого указал ему получивший за это кое-какую плату моряк с набережной.
Шкипер окинул Нострадамуса оценивающим взглядом и грубо спросил:
— Что? Наниматься? Где плавал? Сколько отсидел? За что берешься? Кто за тобой гонится?
— Я еще ни разу не выходил в море, не приходилось, — откровенно признался Нострадамус.
Шкипер откинулся на спинку стула и хрипло расхохотался, не вынимая трубки изо рта. Лицо у него было кирпичного цвета и казалось продубленным всеми ветрами.
— Так ты ж все море испоганишь, через борт перегибаясь. Так и будешь висеть на нем, вместо того чтобы лазить по реям.
— Я хотел бы попасть с вами в Италию как пассажир, а морской болезни или высоты я не боюсь. Могу даже другим, страдающим таким недугом, помочь, как врач.
— Что? Пассажир? Пассажиров не берем. Такой уж у нас закрытый рейс. Притом только до Сицилии. Дрянной остров, скажу тебе, там все друг друга норовят зарезать из родовой мести. А за тысячу последних лет все роды там между
собой перессорились, — и, вынув изо рта трубку, моряк смачно сплюнул на пол.
Мишель мигнул толстому трактирщику в кожаном переднике, и тот поставил перед шкипером и новым гостем кувшин вина.