Озёрное чудо
Шрифт:
— Кто тут меня потерял? — в сивушном облаке опять явился Кеша Чебунин. — Что за шум, а драки нету?.. А-а-а, это ты шумишь… дядя Сэм. Не сидится тебе в Америке, вынюхиваешь? Займи-ка на бутылку, Аверьян. У тя же деньжиш, что у дурака махорки.
— Ты вначале со своей бабой разберись… комуняка-вояка.
— Да-а, у тебя, Аверьян, в Крещение снега не выпросишь. Но, однако, допляшешься, буржуйско отродье, халуй американский, — выругался осерчалый Кеша. — Мы, коммунисты, вожжи в свои руки возьмем — тебя, мироеда, к ногтю прижмем.
— Я, между прочим, тоже коммунист, и такие посты
— Жлобина ты, не коммунист. Я же о тебе еще при Советах сочинил… помнишь: «Ежли ты коммунист, но ворюга и жлоб, Сталин встанет из гроба и даст тебе в лоб».
— Сгинь, пьяная харя, — выругался Аверьян.
Когда Кеша, матюгнувшись, отчалил, ехидный мужик опять пристал к Деду Морозу:
— Кто такой будешь?
Дед Мороз смачно плюнул Аверьяну под ноги, а Емеля, отложив гармонь, вспетушился, пошел на мужика вздыбленной грудью:
— Тебе же русским языком сказано: Дед Мороз… Или ты по-русски не бельмесишь? Может, на древнееврейском сказать?.. Могу…
— О! — Аверьян поднял кверху когтистый палец. — Юдофобия, статьей запахло…
Дед Мороз разозлился:
— Ты на арапа-то не бери, не на тех нарвался. Дед я!.. Мороз Иваныч!.. — дед прокричал, округлив раздраженные побелевшие глаза.
— Дедушка, говоришь?.. Морозов? А мы это счас проверим. Следственный эксперимент… Знаем мы вас, прощелыг… Дедушка Мазай и зайцы… Вот мы счас проверим, дедушка ты или бабушка. Счас мы тебя за вехотку-то подергаем.
Аверьян Вороноф прошелестел сухим, недобрым смешком, оглянулся вокруг, вроде зазывая ребятишек посмотреть разоблачение, — вроде бесплатное кино, — и прытко ухватил деда Мороза за седую бороду. Взял Аверьян за чужую бороду эдак по-хозяйски, мастеровито, точно всю жизнь таскал народ за бороды, и с этой вредной работы ушел на повышенную пенсию.
Ребятишки притаились, — думали, опять постановка, как с Бабой-ягой, — и гадали, где нынче смеяться. Аверьян потянул бороду, та не давалась, хотя на вид вроде ватная. «На американский клей присобачил, подлец», — решил Аверьян и дёрнул шибче. Ан, нет, словно приросла. Дед Мороз покраснел… Кинулась на подмогу заплаканная Снегурочка, но дед мягко отстранил ее и сказал со вздохом:
— Нет, Аверьян любой русский праздник испортит. Всю плешь переест. Чего делать-то, Емелюшка?..
Тут Емеля быстро прошептал: дескать, по щучьему велению, моему хотению… и случился тихий взрыв, Дед Мороз на глазах оторопевших детей и взрослых истаял в синеватом дыму. Остался от деда лишь красный куль с гостинцами…
Аверьян по первости струхнул — уж не перегиб ли вышел, за которые при Сталине — и обмер с рукой, сжатой в кулак, откуда вместо ватной бороды жалобно топорщилась седая прядь. Вспомнилось Аверьяну дальнее: в ленинском чека на допросах случалось, помирали бедалаги, за что, бывало, и карали. Не шибко карали, но хотя бы упреждали… Вот и сейчас, как бы чего не вышло… Но, быстро одыбав, остепенившись, Аверьян Вороноф кинул седые волосы на пол и яростно растёр каблуком.
— Поновее-то ничего не могли придумать, комики. Знаем мы эти фокусы… Тоже мне, иллюзионист, Игорь Кио…
Все замерли. Родители испуганно разобрали
— Вечно вы всё испортите! — сквозь плач выкрикивала Снегурочка, размазывая краску по щекам и утирая протёкшие, посиневшие глаза. — И откуда вы навязались на нашу шею.
— А тебя никто замужне берёт, — засмеялся Аверьян, признав в Снегурочке библиотечную девушка Нюшу Гурулеву.
Снегурочка крутанулась юлой и с рёвом убежала в подсобку плакать.
— Нюра-дура, в лес подула, — подразнил её Аверьян на тутошний лад, — сено ела, нам велела… Ну что, толпа, приуныла?! Веселей, ребята! — и властно, весело велел: — Без этого обалдуя с красным носом ещё веселей. Устарел!.. Дети счас телевизор смотрят — там грабят, убивают, — дети нынче развитые, а он им: в лесу родилась елочка… От кого родилась, от верблюда? Счас надо что-нибудь эдакое… цивилизованное, — Аверьян игриво повертел пальцами, — как на Западе. Сколько можно отставать?!
Аверьян Вороноф, несмотря на дряхлые лета, вдруг омолодился, взял вожжи в свои долгие цепкие когти.
— Ну, дети, построились! Так, так… И ты, Матрёшка, вставай. Нынче дети по-английски чешут будь здоров, а ты всё: мама ссы-ла мне станы… Построились… а теперь трусцой вокруг елки… и запели…
Мы идем по Уругваю, Ночь хоть выколи глаза. Слышны крики: «Раздевают!.. Ой, не надо я сама…Аверьян Вороноф, угнув плешивую голову с рожками сивых заушных прядей словно старый козел, надумавший забодать кумушку-елку, потрусил вокруг елки, увлекая за собой ошалелых ребятишек. Но те испуганно расцепились, рассыпались горохом, настороженно прижались к мамкам, готовые юркнуть под материны подола, словно бурундучки в глухой кедровый потай. Аверьян же, подпрыгивая срамным козлом и растопорщив руки крылами, полетел по детским яслям, взблеял:
У девушки с острова Пасхи Родился коричневый мальчик…И тут из подсобки выметнулся Емеля-дурачок и, размахивая осиновым колом, пошёл на Аверьяна — вот тебе и Божий человек. Емелю догнала Снегурочка, с истошным воплем повисла на его свирепо окаменелых руках:
— Не надо, Емелюшка, не надо, милый?! Пропади он пропадом.
— Надо!.. Надо, Снегурочка. Я что, зря по двору рыскал, осиновый кол искал?! Это же нежить, тут без кола осинового не обойтись.
— Не надо, Емеля, не надо! — умоляла Снегурочка. — Детей напугаешь. Ты лучше… про щуку…
— М-м-м!.. — озарённо промычал Емеля и звонко хлопнул по толоконному лбу. — Такая нынче жизнь пошла, поневоле русские сказки забудешь. Ну, ладно, счас я с ним разделаюсь, как Бог с черепахой.
Емеля уставился на Аверьяна, который, вихляя полами черного пиджака словно хвостом, кружился вокруг елки и горланил про упырей и вурдулаков.
— По щучьему велению, по моему хотению… — зашептал Емеля, вскинув руки.