Озерные арабы
Шрифт:
— Неплоха! Но погоди, сейчас ты увидишь, что я приготовил для тебя.
Он отдал распоряжение одному из слуг, тот ушел и вскоре вернулся в совершенно новой тарраде. Темная, стройная, она скользила по воде, поблескивая бортами и высоко поднятым носом.
— Тарраду привели вчера из Хувайра. Она твоя, я велел построить ее для тебя, — сказал Фалих. — Ты можешь считать себя маданом, если тебе так угодно, но на самом деле ты шейх. Эта таррада достойна тебя.
Ясин воскликнул:
— Клянусь Аллахом, она прекрасна! Это лучшая таррада, когда-либо построенная хадокжи Хамайдом. Другой такой нет.
Глубоко тронутый, я пытался выразить свою благодарность,
— Сахеб инта сахеби (Друг, ты мой друг).
В тот вечер Фалих сказал, что мне нужны еще двое таких парней, как Ясин и Хасан, чтобы укомплектовать экипаж лодки. Из тех, кто постарше и женат, никто не согласился бы оставить семью на несколько месяцев. Амара и Сабайти, услышав об этом, пришли на следующее утро и предложили мне свои услуги.
Амара производил очень приятное впечатление, но я сомневался, достаточно ли он крепок, чтобы грести на тарраде в долгих переходах. Хасан, который тоже был из ферайгатов, все же убедил меня, что Амара сильнее, чем кажется на вид. Ясин принадлежал к шаганба, а Сабайти — к какому-то малоизвестному племени, о котором я никогда не слышал. Я сказал Амаре и Сабайти, что согласен взять их гребцами, и оба они были при мне, пока я не уехал из Ирака. Хотя Амара был значительно моложе других, у него был самый сильный характер. Сабайти во всем следовал за ним без колебаний, а Хасан редко возражал против его решений. Только Ясин время от времени восставал против его лидерства и в результате оказывался в одиночество. Амара и Сабайти вскоре научились помогать мне во врачевании, а все уколы обычно делал Амара. Я никогда не устанавливал моим гребцам регулярной заработной платы, объяснив им, что хочу иметь товарищей в пути, а не наемных слуг. Я одевал их и фактически дал им намного больше денег, чем они могли надеяться заработать. Позже, когда они женились, я помог им внести выкуп за невесту. Когда их спрашивали, сколько англичанин им платит, они с гордостью отвечали:
— Он нам не платит, мы путешествуем с нашим сахебом ради собственного удовольствия. Он великодушен и заботится о нас.
В тот год мы пересекли в нашей тарраде центральную часть озерного края и спустились по Евфрату до Эль-Курны; мы снова посетили Сайгал и еще раз побывали у племени аль иса на суше; мы посетили азайриджей, но нам не понравились ни они сами, ни их шейхи. Мы снова навестили Джасима и его фартусов и опять повстречались с Дахилем — мальчиком, который так забавно танцевал в Эль-Кубабе. Он был все так же беден, но теперь выглядел совсем изможденным; скорее всего, он угасал от шистоматоза и различных осложнений. После бесконечных споров я убедил Дахиля поехать в Басру для лечения. Уезжая, он обливался слезами. Я дал ему письмо к моему другу Фрэнку Стилу, который был вице-консулом.
К тому времени наступило лето, и на озерах тучи комаров висели над головой даже днем, когда мы продвигались по тихим проходам между темными зарослями высокого тростника. По ночам комары беспрепятственно сосали нашу кровь; было слишком жарко, чтобы чем-то укрываться. Мы с облегчением покинули озера и начали странствовать по деревням в районе Маджара, приобретая новых друзей среди земледельцев. Но независимо от того, было ли наше путешествие долгим или коротким, мы всегда возвращались в мадьяф Фалиха. Обычно кто-нибудь замечал нашу тарраду еще издали, и тогда Фалих сам выходил на берег встретить нас. Если же мы возвращались поздно вечером или до рассвета, мы ложились спать в пустом мадьяфе. Старый кахвачи Абд ар-Рида обнаруживал нас в мадьяфе, придя туда на заре, и тут же бежал к Фалиху с известием, что вновь появился его друг.
В отличие от большинства шейхов Фалих недолюбливал городскую жизнь и редко посещал Багдад и Амару. Иногда он проводил день-другой у родственников близ Маджара, чаще всего у своего дяди Мухаммеда, младшего брата Маджида. Хотя Мухаммед и не был богат, он был самый щедрый и привлекательный человек во всей семье. Злополучный (как оказалось впоследствии) сын Мухаммеда Аббас, коренастый юноша лет двадцати, был любимым двоюродным братом Фалиха. Вместе с Фалихом я провел несколько веселых вечеров в доме Мухаммеда. После обеда в мадьяфе мы удалялись в отдельную комнату в его доме. Среди его свиты было несколько исключительно одаренных певцов и танцоров. Один юноша, например, показывал пантомиму: как местные чиновники развлекаются в свободное время (хочется верить, что юноша утрировал).
Болотистое место возле дома Мухаммеда в некоторые месяцы становилось прибежищем кабанов, которые по ночам опустошали рисовые поля. Фалих и я выслеживали их, пробираясь в маленьких лодках по каналам, пересекавшим тростниковые заросли. Однажды я убил сорок семь кабанов, а в другой раз — сорок два. Они принадлежали к тому же виду, что и европейские и индийские кабаны, но достигали необычных размеров. Я как-то измерил двух, средних по величине, и оба они в холке были по тридцать семь дюймов. Жаль, что я не измерил ни одного из самых крупных кабанов. Днем они отлеживались на сырых лежбищах, которые они обычно устраивали на низких берегах, окаймляющих каналы. Лежбища, достигавшие иногда шести футов в поперечнике, представляли собой груды камышовых стеблей, которые эти животные срезали клыками и приносили в пасти иногда за много ярдов. Во время паводка кабаны уходили из озерного края и залегали в финиковых рощах, представлявших в большинстве своем заросли неухоженных пальм и колючего кустарника. В таких зарослях я однажды видел волчицу с тремя волчатами. Фалих и я либо подкрадывались к кабанам на своих на двоих (что очень щекотало нервы, но приносило мало толка), либо Фалих приказывал выгнать их из зарослей на открытую местность, а мы гонялись за ними верхом, стреляя с седла.
В конце концов я должен был уехать. Я собирался той осенью путешествовать в горах Северного Пакистана. Амара, Сабайти, Ясин и Хасан, которые теперь называли себя моими людьми, были вместе со мной в тот последний раз, что мы ночевали у Фалиха. Вечером мы все вышли из мадьяфа в поисках прохлады и уселись на траве. «Сорокадневный» ветер, который дул не переставая весь июнь, незадолго до этого утих, и сейчас воздух был неподвижен. Как только зашло солнце, из-за мелеющей реки стало доноситься отрывистое, жутковатое тявканье шакалов. Взошла луна, над нашими головами кружились летучие мыши. Мы ели дыни и виноград из сада одного сейида и пили ароматизированный чай. Из мадьяфа вышел Абд ар-Рида со своим неизменным кофейником. Он сказал мне:
— Там, куда ты едешь, такого кофе не бывает. Выпей еще, пока есть такая возможность. А Фалих добавил:
— Не покидай нас надолго!
16. Смерть Фалиха
— Добро пожаловать, сахеб, добро пожаловать!
Младший сын Абд ар-Риды вскочил на ноги и стал будить человека, спавшего рядом с ним.
— Эй, проснись, англичанин вернулся! Пойди скажи Фалиху, а я позову отца.
В мадьяфе лежали на циновках несколько людей, закутанных в одеяла. Они поднимались один за другим, приводили в порядок свои куфии, поправляли плащи. Когда они подошли поздороваться со мной, я увидел, что это слуги Фалиха.
— Добро пожаловать, сахеб, добро пожаловать! Это для нас счастливый день. Ты слишком долго не был у нас.
Я уехал отсюда в последнюю неделю июля 1952 года, а сейчас был февраль. Прошло семь месяцев, но мне они показались очень долгими. За это время, я прошел высокогорными перевалами заснеженного Гиндукуша к холодному синему озеру Коромбар, где берет начало река Читрал; я стоял на перевале и видел вдали слабый отблеск — Амударью; я ночевал и на ледниках у подножия гор, и в темных, запущенных домах посреди тутовых садов у границы с Нуристаном, где жили кафиры. [18] Сейчас, войдя в мадьяф Фалиха на пороге озерного края, я почувствовал, что вернулся домой.
18
Кафиры — жители труднодоступных восточных районов Афганистана.