Ожерелье Атона
Шрифт:
– Голубушка, вас не затруднит принести минеральной воды? – мягко попросил Романов. – Повара явно не пожалели специй…
Во сне лицо Игоря делалось совсем беззащитным, детским. Он причмокивал губами, как ребенок, посапывал, отмахивался рукой от каких-то обидчиков.
Из-под длинных ресниц выскользнула крупная жемчужина слезы, и Галина осторожно преградила ей дорогу подушечками пальцев. Кого он оплакивает, любимый мальчик, ее худой длинный червячок?
Галине и самой хотелось плакать. Она понимала: обрушившееся на нее счастье, неожиданное и глубокое, будет коротким летним ливнем. В любви всегда кто-то целует, кто-то подставляет
Но эти слова Игоря о неприязни к Вадиму, навязчивое желание ее мальчика отправиться на те же экскурсии, что и Карповы, и нескрываемая ненависть в бездонных голубых глазах… Любимый убийца?
Счастье стало совсем горьким, таким горьким, что Галине сделалось страшно.
– Поцелуй меня. Мне нравится, как ты это делаешь.
Она и не заметила, как Игорь проснулся.
Его губы тоже горчат, или это всего лишь плод ее измученного подозрениями воображения?
– Послушай, – решилась Галина, – я очень беспокоюсь. Мне кажется, ты купил экскурсию на джип-сафари, потому что что-то задумал. Остановись, умоляю. Ребенок, тюрьма – это не для тебя.
– Подожди… Ты считаешь, что это я хотел убить Вадима? Думаешь так же, как эта любопытная, вечно сующая нос куда не следует журналистка?
– А что мне еще остается думать?
– Тогда что ты делаешь в моем номере? Вперед с песнями, вызывай милицию, или что тут у них в Египте? Полиция?
– Игорь, ты же прекрасно знаешь, что я этого не сделаю. Я люблю тебя. И если только ты захочешь – всегда буду рядом, чтобы ты ни вытворял. По той простой причине, что если бы не ты – в моей жизни никогда не случилось того самого главного, чего я всегда ждала и искала. Но… Я не могу безучастно смотреть, как ты погибаешь. Вот моя рука – хватайся! Выскакивай из пропасти!
Он обнял ее, и Галина снова поразилась. Как просто – две ладони сомкнулись на талии. И весь мир сразу же у ее ног.
– Успокойся, – попросил Игорь, – я тебя уверяю, что не собирался и не собираюсь убивать Вадима Карпова. Хотя он мне действительно крайне несимпатичен. А экскурсию я оплатил только потому, что хочу понаблюдать за этим процессом.
Галина совершенно ничего не понимала:
– За каким процессом? Солнышко, что ты несешь?
– Я хочу посмотреть на то, как его будут убивать, – упрямо повторил Игорь.
– Убивать? – всполошилась Галина. – Но кто? Ты кого-то подозреваешь?
– У меня есть кое-какие подозрения, но нет никаких доказательств. И мне любопытно, как будут разворачиваться события.
Она скептически улыбнулась. Как же забыть – обвинения в адрес Светы… Неужели он всерьез полагает, что жена может желать смерти сдувающему с нее пылинки мужу? Почему? Бессмысленно! Нелогично. От добра добра не ищут. И зла добру не делают.
Но Галине не удалось переубедить Игоря.
– Я наблюдал за ней в микроавтобусе, когда мы возвращались в отель, – он пододвинул к себе пепельницу, закурил, – и мне показалось, что единственной целью этого спектакля было отвести от себя подозрения. Списать все на какого-то человека, который, облившись дорогим парфюмом, якобы проник в номер и повредил снаряжение мужа.
Галина с сомнением покачала головой. А если Свете не показалось? Если в номере действительно
– В любом случае, завтра мы все узнаем. Осталось подождать совсем немного, правда? – сказал Игорь.
Галина кивнула, но тревога не исчезала.
Он это понял и беззаботно расхохотался:
– Какая ты недоверчивая! Да не я хотел его убить, не я, сколько раз можно повторять. Иди лучше ко мне, моя сексуальная маньячка!
Окно номера дивного ангела и ее отвратительного супруга становится темным. Балконная дверь – это отчетливо видно сквозь щели тростниковой будочки – остается открытой. Самое время выбрать момент, когда дорожка у корпуса будет совершенно пустынной, перемахнуть через невысокие перила и…
Однако реализовать задуманное у Али не получилось. Недалеко от балкона, в лиловатых сумерках, рабочие продолжали облицовывать клумбу.
– Что же вы так долго? – приблизившись, поинтересовался Али. – Я думал, вы еще днем все закончите.
Один из рабочих явно обрадовался возможности сделать перерыв:
– Закончишь тут. Два часа на каждый камень тратить приходится, они срослись намертво…
– А зачем вообще нужно их менять?
– Говорят, хозяин отеля тут проходил, трещины ему не понравились.
– Много работы осталось?
– Да еще дня на два. Там же внутри система искусственного орошения, заодно сказали и трубы заменить.
Али разочарованно побрел прочь. Что за напасть – сто лет в гостинице ничего не ломалось, а тут такая оказия и аккурат по соседству с нужным номером.
…По странному совпадению о том же думал еще один человек, очень недовольный ремонтом гостиничного коридора на первом этаже, где располагался номер Карповых…
Алина Гордиенко собирала чемодан и, смахивая то и дело набегавшие на глаза слезы, старалась думать о Родьке: «Как он там, у тети Олеси? Хочется надеяться, все в порядке». Тетя в Родионе души не чает и с радостью согласилась посидеть с ребенком, пока Алина, как считает тетя Олеся, в Москве трудится домработницей у «новых русских», зарабатывая Родьке на операцию. Признаться в том, каким образом будут заработаны деньги, она не решилась даже тете. А ведь ближе ее у Алины никого не осталось. Мама умерла, когда Алина еще училась в школе, а отца увидеть не довелось. Мать рассказывала: приезжал в село городской красавчик, с ней погулял да и съехал обратно в Киев, даже адреса своего не оставил. Отца звали Юрой, совсем как…
Слезы хлынули рекой, и Алина, отбросив голубое льняное платье, ничком бросилась на постель.
– Юры больше нет, как же так? – в подушку пробормотала она и осторожно перевернулась на спину.
Потолок молочно-белый. Светлый карниз. Желтые портьеры, их Алина задергивает на ночь, а после завтрака они уже аккуратно схвачены золотыми кистями, а балкон прикрыт лишь полупрозрачной органзой.
Думать о шторах. Смотреть на мебель. Успокоиться. Главное – вернуться в Москву поскорее. И чтобы ребеночек не пострадал…
Алина осторожно погладила немного округлившийся живот и зашептала:
– Не бойся, маленький. Все хорошо будет.
Любовь к ребенку, нежность, счастье оттого, что в ней постоянно растет маленький человечек, незаметно высушили слезы.
Алина даже с удивлением поняла, что она голодна. Или это ребеночек проголодался?
Квадратные часы с тонкими золотыми стрелками показывали половину шестого.
– Скоро кушать пойдем, – поглаживая живот, сказала Алина и снова склонилась над чемоданом.