Ожерелье королевы
Шрифт:
— На большом пальце! — воскликнула г-жа Дюбарри.
— Да, такова была мода в Египте. А я, как вы видите, едва могу надеть его на мизинец.
И, сняв кольцо, он подал его г-же Дюбарри.
Это был великолепный бриллиант, который мог стоить тридцать или сорок тысяч франков: такой он был изумительный воды, такой искусной шлифовки.
Бриллиант обошел вокруг стола и снова вернулся к Калиостро, который спокойно надел его на палец.
— Ах! Я вижу, — начал он, — что вы не верите мне. С этим роковым недоверием мне приходится бороться всю жизнь. Филипп де Валуа не захотел мне поверить, когда я советовал начать отступление перед Эдуардом; Клеопатра — когда я ей предсказывал, что Антоний будет разбит. Троянцы точно так же не поверили мне, когда я им сказал по поводу деревянного коня: «Кассандра вдохновлена свыше, слушайте Кассандру».
— О! Но это просто поразительно! — воскликнула г-жа Дюбарри, покатываясь со смеху. — Право, я никогда не встречала человека такого серьезного и одновременно такого забавного, как вы.
— Уверяю вас, — сказал с поклоном Калиостро, — что Ионафан был много занимательнее, чем я! О, какой это был очаровательный собеседник! Право, когда он был убит Саулом, я едва не лишился рассудка.
— Знаете, граф, — заметил герцог де Ришелье, — если вы будете продолжать, вы сведете с ума бедного Таверне, который так боится смерти, что смотрит на вас совершенно остолбеневшим взглядом, считая вас бессмертным. А что, говоря откровенно, вы бессмертны или нет?
— Бессмертен ли я?
— Да.
— Я сам этого не знаю, но зато могу утверждать одно…
— Что именно? — спросил Таверне, особенно жадно слушавший графа.
— … что я видел все те события и имел дело со всеми теми лицами, которые я вам только что называл.
— Вы знали Монтекукколи?
— Как знаю вас, господин де Фаврас, и даже ближе, так как я имею честь видеть вас всего во второй или в третий раз, между тем как я прожил около года в одной палатке с искусным стратегом, о котором идет речь.
— Вы знавали Филиппа де Валуа?
— Да, как я уже сказал вам, господин де Кондорсе. Но когда он возвратился в Париж, я покинул Францию и вернулся в Богемию.
— А Клеопатру?
— Да, графиня, и Клеопатру. Я вам сказал, что у нее были такие же черные глаза, как у вас, и почти такая же дивная грудь, как у вас.
— Но откуда вы знаете, граф, какая у меня грудь?
— Ваша грудь мне напоминает, сударыня, бюст Кассандры, и в довершение сходства у нее была, как у вас, или у вас есть, как у нее, маленькая родинка около шестого левого ребра.
— Но, граф, вы положительно чародей!
— Э, нет, графиня, — со смехом заметил маршал Ришелье, — это я ему сообщил.
— А вы откуда знаете?
Маршал вытянул вперед губы.
— Ха! Это фамильная тайна, — сказал он.
— Хорошо, хорошо, — произнесла г-жа Дюбарри. — Право, маршал, когда отправляешься к вам, то не лишнее накладывать двойной слой румян. Но, сударь, — продолжала она, снова повернувшись к Калиостро, — вы, вероятно, владеете секретом возвращения молодости, так как, имея от роду три или четыре тысячи лет, вы выглядите сорокалетним.
— Да, сударыня, я владею секретом возвращения молодости.
— О, в таком случае омолодите меня.
— Это для вас ни к чему: чудо совершилось и без этого. Нам столько лет, сколько показывает наша наружность, и вам не более тридцати.
— Это только любезность.
— Нет, сударыня, это правда.
— Объяснитесь!
— Это очень легко. Вы пользовались моим средством.
— Как?
— Вы принимали мой эликсир.
— Я?!
— Да, вы, графиня. О, вы не забыли этого.
— Однако!
— Графиня, помните дом на улице Сен-Клод? Помните, как вы приходили в этот дом по одному делу, касавшемуся господина де Сартина? Помните, что вы оказали услугу одному из моих друзей, по имени Джузеппе Бальзамо? Помните, как он вам подарил флакон эликсира, посоветовав выпивать каждое утро по три капли? Помните, как вы исполняли это предписание до прошлого года, когда эликсир кончился? Если вы не помните всего этого, графиня, то, право, это уже была бы не забывчивость, а неблагодарность.
— О господин де Калиостро, вы мне говорите такие вещи…
— Которые известны вам одной, я знаю это. В чем же заключалась бы тогда заслуга быть чародеем, если бы не становились известными чужие тайны?
— Но, значит, у Джузеппе Бальзамо был, как у вас, рецепт этого чудодейственного эликсира?
— Нет, сударыня; но так как это был один из моих лучших друзей, то я ему подарил три или четыре флакона.
— А осталось ли у него еще сколько-нибудь?
— Этого я не знаю. Вот уже три года, как бедный Бальзамо исчез. В последний раз я видел его в Америке, на берегах Огайо; он отправлялся в экспедицию в Скалистые горы, и до меня дошли слухи, что он умер.
— Ну, довольно любезничать, граф! — воскликнул маршал. — Сделайте милость, откройте секрет, граф, секрет!
— Вы говорите серьезно, сударь? — спросил граф де Хага.
— Совершенно серьезно, ваше величество… я хочу сказать, господин граф… — ответил Калиостро и поклонился особенным образом, желая показать, что его обмолвка была случайной.
— Итак, — сказал маршал, — графиня не настолько стара, чтобы помолодеть?
— Нет, по чистой совести.
— В таком случае я вам предложу другого пациента. Вот мой друг Таверне. Что вы о нем скажете? Не выглядит ли он современником Понтия Пилата? Или, может быть, это опять крайность и он слишком стар?
Калиостро взглянул на барона.
— Нет, не слишком, — сказал он.
— Ах, дорогой граф, — воскликнул Ришелье, — если вы его омолодите, то я вас признаю учеником Медеи.
— Вы хотите этого? — спросил Калиостро у хозяина дома и обвел взглядом всех присутствующих.
Все изъявили желание.
— И вы тоже, господин де Таверне?
— О, я-то больше всех, черт возьми! — сказал барон.
— Ну что же, это очень легко, — произнес Калиостро.
И он опустил два пальца в карман, из которого достал маленькую восьмигранную бутылочку.