Ожерелье от Булгари

Уэлдон Фэй

Вот так Дорис Дюбуа рассталась на благотворительном аукционе со своим новым платьем. Это показали по телевидению, и она, в джинсах и футболке, выглядела откровенно нелепо среди нарядных гостей. Дорис с удовольствием упрятала бы меня за решетку пожизненно, если бы могла. Платье ушло за три тысячи двести пятьдесят фунтов, возрастая в цене на двести пятьдесят фунтов зараз, и милая леди Джулиет была очень признательна, как наверняка были признательны и все маленькие дети. Но Дорис Дюбуа вовсе не была мне признательна. Такие победы – мелкие и дурацкие, но все же это победы. И это еще ничто по сравнению с тем, что будет дальше.

– Могу я вам помочь? – спросил молодой художник, напугав меня. Его глаза были такими блестящими, а взгляд таким пристальным.

Когда-то, припомнила я, многие мужчины смотрели на меня такими глазами. Но через некоторое время после

того, как вы выходите замуж, они перестают так на вас смотреть, и вы забываете, как это бывает. Возможно, некоторые женщины, выходя замуж, со временем становятся похожими на своих мужей: женское тело впитывает запахи партнера, а кожа меняет свойства в результате частых физических контактов, принимая и абсорбируя то, что тактично называют физиологическими выделениями. Полагаю, что в нынешние времена безопасного секса это происходит куда реже. Но вот она я, отброшенная назад, семнадцатилетняя Дороти Макнаб, снова появляющаяся на свет. Больше не Грейс Солт. Я спала и проснулась, и обнаружила, что миновало три с лишним десятилетия и красивый молодой мужчина пялится на меня как на объект вожделения.

– Да, конечно, – ответила я. – Я собираюсь отвезти портрет домой, но не знаю, влезет ли он в машину. Да и как я смогу повесить его на стенку, когда доберусь до дома?

– О, отлично войдет, – заверил он. – Мы можем отвезти портрет ко мне домой и повесить на мою стенку.

– Мне кажется, более разумным повесить его у меня, – возразила я, – коли я уж так много за него заплатила. Должна же я извлечь из этого пользу, разве нет?

– Поедемте со мной, – предложил он. – И давайте вместе извлечем из этого пользу. Мы можем повернуть леди Джулиет лицом к стене, можем повесить среди пейзажей, если нам захочется уединения, что, на мой взгляд, будет случаться довольно часто.

И мы отправились к нему домой на его машине, он повесил леди Джулиет на стенку, и я осталась, чтобы извлечь из этого пользу. А я-то полагала, что он гей!

Глава 12

– Плохо, что эта стерва, твоя бывшая жена, заполучила картину, которая по праву принадлежит мне, – сказала Дорис Дюбуа.

Они лежали на розовых атласных простынях – их выбрал Пол, дизайнер, и Дорис не думала, что это был удачный выбор. Секс на атласных простынях неплох в теории, но полное дерьмо на практике. Они холодные, когда ты на них ложишься, но вскоре становятся горячими и влажными. Хуже того, скользкими, напоминая Дорис рыбий жир, которым мать, Марджори Зоак, потчевала ее каждое утро.

– Теперь с этим ничего не поделаешь, дорогой, разве что ты добудешь мне настоящее ожерелье у другой стервы, леди Джулиет.

– Да к чему нам эта картина, – возразил Барли. – Ты же сама сказала, что она не вписывается в интерьер. Моей жене следовало заказать свой собственный портрет, когда я просил ее об этом семь лет назад, в те времена, когда стена была еще стеной, с рейкой для картин.

– Значит, было еще большей глупостью с твоей стороны торговаться за эту картину.

Дорис пребывала в ужасном настроении. Она редко срывалась на Барли. Обычно под горячую руку ей попадалась телевизионная команда и изредка гости ее литературной программы. Как-то раз она довела одну молодую писательницу до слез прямо перед камерой, назвав ее любовный роман кучей полного жалости к себе дерьма. Продажи в результате выросли до небес, на что Дорис и указывала сотням тех, кто писал, звонил и присылал электронные послания протеста. Электронная почта иногда такая обуза – приходит огромное количество писем. Должен же кто-то подливать масла в огонь литературной критики или нет?

– Мне понравился этот молодой художник, – произнесла Дорис, скорее для того, чтобы почувствовать, как напряглось тело лежащего рядом Барли, чем потому, что так было в действительности.

– Наверное, ты на него запала, – ответил задетый за живое Барли. Он почти физически ощутил сердечную боль. Грейс никогда не причиняла ему такой боли. Но это лишь доказывает, что их отношения с Грейс никогда не были такими глубокими. Скорее тесная дружба. Любовь причиняет боль, это всякий знает. Дорис заметила, что Грейс выглядела вполне на свой возраст в этом жутком старом платье, и это было правдой. Он вспомнил ее в том же самом наряде на каком-то довольно важном званом ужине. Что-то связанное с Кармайклом, когда Кармайкл был еще маленьким и обожал смущать присутствующих, спускаясь к семейному ужину в платье. Если бы ему тогда позволяли наказывать Кармайкла, он сумел бы выбить из него эту дурь, но был приглашен психотерапевт,

и пришел конец всему. Он не мог простить Грейс того, что она провернула это втихомолку, того, что она на самом деле сделала с его сыном – лишила парня мужественности. Конечно, Дорис он этого сказать не мог: малейшее упоминание о Кармайкле вызывало громы и молнии, чуть ли не большие, чем когда он говорил о Грейс. Она желала, чтобы его жизнь начиналась с того момента, как он встретил ее. Он вспомнил те ужины: Грейс никогда не позволяла пригласить профессионалов и настаивала на том, чтобы готовить самой, и сновала возле нужных и полезных гостей, потная, нервная и озабоченная. Дорис же отлично знала, как вести себя на таких ужинах и как извлечь из них максимум пользы.

Жизнь с Грейс была сплошной борьбой. Как же здорово избавиться от нее, наконец, превратить Уайлд-Оутс в то, чем он и должен был быть, всегда мог быть, если бы не упрямое упорство Грейс. Они могучая пара – он и Дорис, и их дом должен это отражать, и Дорис об этом позаботилась. Иногда он ругался из-за чеков, будучи уверен, что подрядчики, нанятые Дорис, его разоряют, но она убедила его, что двести тысяч фунтов за ковровую дорожку для коридора и лестницы – ничто по нынешним временам. И это только ковры. Но все дело в том, что голова у него занята куда более грандиозными делами. В данный момент все зависело от того, состоится или нет сделка в Эдинбурге – строительство нового оперного театра с примыкающей к нему большой картинной галереей. Это сооружение должно было называться «Озорная опера» и венчать окончание первого десятилетия правительственной программы «Искусство первого века нового тысячелетия». И этот проект буквально падал ему в руки, чему немало способствовало то, что он теперь женат на Дорис. К настоящему моменту сделка, которая принесет ему почти миллиард чистыми, практически на девяносто девять процентов состоялась. А если она все же не состоится, если один процент перевесит, то ему конец. На сей раз ему понадобится куда больше, чем две сотни тысяч, чтобы снова встать на ноги. Но у него сейчас полоса везения: он повстречал Дорис, влюбился, женился на ней, и по праву заполучил ее в свою постель. Куда уж лучше? А когда дом будет достроен, то и выкачивание денег из его кошелька прекратится.

Он почти явственно услышал голос Грейс: «Что значит, будет достроен? Его достроили в тысяча восемьсот шестьдесят пятом». Дорис права, Грейси может быть такой же стервой, как и все бабы.

Рука Дорис зашевелилась, ее пальцы ласково перебирали волосы на его груди. Она быстро поцеловала оба соска. Грейс никогда не ласкала его по утрам.

– Вовсе я на него не запала, – возразила Дорис. – Или ты этого хочешь? Хочешь сыграть втроем? Ты, я и он? Конечно, нужно соблюдать осторожность, чтобы пресса не пронюхала, но если тебе этого хочется…

Барли был в шоке.

– Безусловно, я этого не хочу!

– Я просто дразню тебя, милый, – быстро нашлась она. – Ты удивишься, но некоторые мужчины любят такого рода вещи.

– Две девушки и один мужчина – это я еще понимаю, – буркнул Барли, – но зачем мужчине нужен еще один мужик?

– Если он действительно любит свою жену, то может на это пойти, – сказала Дорис. – Если, к примеру, он довольно стар, а она еще молода и он не в состоянии удовлетворить ее, но все же хочет принимать участие. Тогда он вполне может пойти на такую жертву.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что это относится ко мне? – вопросил Барли, который за ночь аж дважды удовлетворил, как ему показалось, свою молодую жену.

Дорис счастливо рассмеялась и легонько дернула его за начавшие седеть волосы на груди.

– Если бы это было так, вряд ли я вообще подняла бы эту тему, – подчеркнуто оскорбленным тоном заявила она. – И вряд ли бы вообще была сейчас с тобой. Так что не волнуйся, ты куда лучше, чем большинство мужчин твоего возраста.

Барли давно усвоил, что некоторые вопросы предпочтительнее не задавать, потому что ответ может не понравиться. Дорис сама рассказала, что несколько раз спала со своим боссом, но только ради того, как она заверила Барли, чтобы получить собственную программу. Ну и, конечно, будучи студенткой, спала с парнями, но это в наши дни в порядке вещей. Он подумал что, скорее всего, убьет каждого, на кого она осмелится взглянуть. Грейс в последний раз видели отбывающей с картиной и художником в старом микроавтобусе. По крайней мере, так слышал шофер, Росс. Барли не сказал об этом Дорис. Это сильно усложнило бы ему жизнь. Он сомневался, что после выходки Грейс на автостоянке ему удастся стать сэром Барли. Но кто знает! У людей короткая память. Вспомнить хотя бы принца с Камиллой.