Ожерелья Джехангира
Шрифт:
Лодка, задрав нос, режет бурые волны, вот-вот оторвется от воды, взлетит в заоблачную синь. Как хорошо бы взлететь, чтобы разом окинуть всю ширь тайги! Но нет, даже со спутника не окинешь одним взглядом великий сибирский лес.
Стонут гуси, тоскливыми звуками наполняют сердце.
Перед нами — Черные ворота. Прямо из воды поднялись отвесные долеритовые скалы. Река с глухим шипением прорывается через узкий проход, кружится в огромном глубоком котле.
У котла на песчаном косогоре столпилась группа молоденьких желтеньких осин. Осинки, как ребятишки с выгоревшими русыми вихрами. А за
Шулятин направил моторку в узкую стремнину. На зубчатых вздыбленных скалах ворот красными огнями семафора горели рябины. Путь закрыт! Но мотор заревел еще громче, и лодка медленно поползла наперекор быстрине. Издали донесся рокот Большого порога, он постепенно нарастал и нарастал и вот заглушил своим неистово ярым шумом все — и тарахтение мотора, и крик гусей, и наши голоса.
Мы пристали к берегу, наладили спиннинги. В прошлом году здесь осенью ловил тайменей ленинградский геолог Малич. Но мы опоздали. Таймени уже успели уплыть на зимовку. Интересно куда? Где их зимние квартиры?
В котле под Черными воротами Василий Ершов, наблюдатель метеостанции, поставил несколько сетей. Что там творилось! Они были сбиты и скручены. Поплавки плясали от рыбы. Прямо у берега в сети неподвижно висели пять запутавшихся лобанов. Один из них вдруг легохонько встрепенулся и без труда, словно сеть была сплетена из травы, протиснулся через капроновые нитки. Меня удивило такое спокойное поведение речных великанов. Щука, например, попав в сеть, истерично трепещется и мечется. А эти висят достойно и солидно, как будто уверены в своей пробивной силе.
Мы не стали вынимать сети. Хозяин метеостанции не любил, когда прикасались к его вещам. Наутро Ершов принес всего двух маленьких таймешат. Крупные же оставили на память о себе только дыры.
Котел у Черных ворот как раз и оказался одной из теплых, тихих пристаней, куда собираются на зимовку таймени из Тынепа и других притоков. Именно здесь, по рассказам Ершова, они попадаются в сети до самой шуги, а также ловятся и зимой в прорубях на блесны и крючки, насаженные беличьими языками. Глубина котла метров двадцать пять, так что никакие морозы не страшны. А морозы в бахтинской тайге нешуточные — даже водопады останавливают.
Интересно, что делают таймени в зимних ямах? Бегают ли за хариусами с такой же настойчивостью, как летом, или, подобно медведям в берлоге, сосут губы, заглатывая только то, что само попадает в рот. Вот бы опуститься в скафандре под лед, на дно котла, хотя бы краешком глаза посмотреть на их таинственную жизнь…
12 сентября мы погрузили походные пожитки на резиновый понтон, к которому был подвешен мотор, и поплыли вниз по матушке Бахте — к Енисею. На берегу долго маячила грустная фигура Ершова. Жена его улетела в больницу. Помощника ему не прислали. Он остался один-одинешенек на всю бахтинскую тайгу.
Мы плыли день, второй. Река становилась все шире и шире. Остались позади красные яры, умолк раскатистый ухающий шум порогов, и только тайга бессменно тянулась по низким холмам.
Вот и Енисей! Мы спрятали спиннинги
Тайменьи истории
Однажды над Енисеем висела черная осенняя ночь. Два сибиряка бесшумно плыли на верткой долбленой лодке вдоль берега. Один плавно, стараясь не плескать, отталкивался от каменистого дна длинным березовым шестом, второй держал в руке ярко горящий факел из лиственничных стружек, пропитанных смолой, и пристально смотрел в воду. Иногда он делал резкий взмах — в реку со свистом летело копье с острым стальным трезубцем. Оно было привязано к кисти руки шелковым шнуром.
Рыболов тянул за шнур и весело вытаскивал то щуку, то ленка, то окуня. Вдруг увидел тайменя. Озаренный красноватым светом факела, таймень лежал неподвижно, как опрокинутая бурей сосна. Мужчина откинулся назад и что есть мочи вонзил стальной трезубец в круглую спину рыбы. Долбленка качнулась, словно от штормовой волны, — таймень вырвал рыболова из лодки и поволок за шнур в темную глубину…
Жители поселка долго бороздили кошками Енисей, но так и не нашли утопленника.
Великаны среди великанов
Каких же размеров достигают сибирские таймени? Я спрашивал об этом и рыбаков, и летчиков, и особенно геологов-путешественников. Уж кто-то, а эти бродяги побывали во всех тайменьих уголках. Уж кто-то, а они окунули свои бороды во все сибирские реки и озера. Но к сожалению, я не встретил ни одного счастливца, которому удалось бы вытащить спиннингом необыкновенного гиганта. Тайменей по тридцать-сорок килограммов ловили многие.
…Геолог Гроздилов, избороздивший на плотах немало рек, рассказал, что в 1952 году он видел сибирского лосося на 61 кг, пойманного в устье Кочечумы. А геолог Толченников видел в 1952 году еще более крупного — на 86 кг! Рыбаки вытащили его сетями из Хатанги.
Из научной литературы известно, что зимой 1945 года на Амуре, вблизи Иинокентьевки, попался на подледный крючок таймень весом в 80 кг!
Старший госинспектор рыбоохраны Эвенкии В. Э. Калей написал мне, что в 1943 году одному якуту «затесался» в сеть на Котуе «великан» весом 105 кг и длиной 2 м 10 см.
Я слышал от оленегонов, что в 1962 году в Эвенкии охотники-якуты застрелили биля длиннее двух метров и тяжелее центнера. Он «переползал» по мелкой протоке из озера в реку.
Вероятно, подобные гиганты в Сибири не редкость. Но живут они, видимо, только в больших водоемах. Например, на реке Северной ловятся «красули» до тридцати килограммов, в ее глубоких притоках — до пятнадцати, а в мелких — до пяти. Интересно, какие же громадины водятся в Нижней Тунгуске, куда впадает Северная?
Иногда в Сибири проносятся слухи даже о трехметровых (?!) тайменях. Некоторые геологи якобы видели, как по заполярным озерам в тихую погоду мелькали какие-то «торпеды», похожие на акул.
Не случайно у монголов есть легенда о том, как однажды хан-рыба таймень застряла во льду реки. Всю зиму жители юрт вырубали из него топорами куски и благодаря этому спаслись от голодной смерти. Когда наступила весна, хан-таймень уплыл, ибо настолько он был велик, что монголы не смогли причинить ему вреда.