Застенчивость, улыбчивость и скромностьПорастеряла ты, душа моя,А вместо них ты приютила скорбность,Угрюма, как бесплодная земля.Даль разрываю угловатым жестом,Нет, солнца не ищу, пусть будет тьма,Мне в бренной жизни не осталось места,Заплечная болтается сума,А в ней стихов безрадостных с десяток,Сухарь… а остальное пустота.Полыни-перестарка запах сладок,А в неприглядном мнится красота.На фоне неба чудищем осокорь,Он нужен мне сейчас, как никогда,Я подошел. Какой он был высокийВ мои незамутненные года!Какой он был покладистый и щедрый,Его ждала великая судьба,Но вот он высох под горючим ветром,Его настигла, как меня, беда.Растроганно потрогал ствол корявый,В
раздумье долгом рядом постоял.И произнес: «Свой век ты прожил славно».Как будто это сам себе сказал.
«Какие были времена…»
Какие были времена!Не все успел, не все доделал.Ну что ж, грань жизни не видна,И я взирал на вещи смело.Как будто был я при деньгахИ окруженьем был доволен,Не босиком, а в сапогах —Не по золе, а росным полем.Сейчас у грани я стою,Запас урочных лет исчерпан.Не допишу. Не допою.Лист сверху донизу исчеркан,Ни денег, ни друзей. ОдинНе росным полем – пепелищемВ последние иду я дни,Уже на белом свете лишний.
«…Мне п'oдал хлебушка кусок…»
…Мне п'oдал хлебушка кусокИ сам представился: «Я Блок…»И я представился: «Ростокин…»Он как пропел: «Ро-сто-кин… стро-ки…В том что-то есть. Мельканье лет,Как обрывающийся следТуда… неведомо куда,Где полонила Русь беда,Остались избы догнивать,А сын в могиле твой и мать.Ты жалок, в рубище. Озяб.Немыслимых печалей раб…»Растаял голос вдалеке.…Я хлеб держал в своей руке.
А мать одна
Я реже буду вспоминать,Чтоб не казаться неучтивым,Те годы – их уж не догнать…Внушали мне, что я счастливый,Пусть, мол, залатаны штаныИ желудевый хлеб в желудке.Рос «на виду у всей страны» —Любя ее любовью жуткой.Букварь давал уроки мне,И бил по лбу без ног учитель.Я в яви повторял, во сне:«Пойду на смерть, коль что случится!»Примерным октябренком был,А позже пионером славным.Теленка Мишку я не бил,Гулял с ним обережьем травным.И между тем, готовясь статьДостойным комсомольцем, громкоОрал, что Родина мне мать!Но получалось как-то ломкоИ легковесно, в пору хотьУпасть на землю, прослезиться.А Пал Михалыч, он поротьРемнем мастак! Попробуй смыться!Пульнет протезом… Подползет,Еще добавит кулачищем:«Знай, коммунисты шли вперед!А кто ты? Вдовий отпрыск! Нищий!А ну-ка, повтори, нахал!»Десяток раз, а то и больше«Шли коммунисты…» – повторялВсе громче, громче я, чем дольше.И от того и от сегоНе стал я выше подниматься,Чтоб доставался хлеб легко,Чтобы мне в кресле красоваться!Бог от позора оградил,Отвел в сторонку маловера.Я Русь душою полюбил,Высокая ведь эта мера!А мать… а мать одна… одна,Запон залатанный, морщины.…Налью я кислого вина,Скажу: «В том не ее вина…»И повздыхаю при лучине.
«Утром я блины готовлю…»
Утром я блины готовлю,Чищу лук, затем картошку.А потом латаю кровлюИ сгребаю снег с дорожки.Курам зернеца насыплю,Дам теленку Мишке сена,Чтобы вырос к лету сильнымИ бодливым непременно!А когда завечереет,Суп покушаю, котлеты.Душу рифмы одолеют —Становлюсь опять поэтом!
Я – дворянин!
Я – дворянин! Мое поместьеВ общественном дворе. Чуть светЯ пробуждаюсь, бодр и весел,Забот особых на день нет!И вот уже заварен в кружкеЧай! Из хрущевки в угол свойИду на зорюшке откушатьНапиток с горькою травой.Неспешно пью, смакую важно,Прогуливаюсь между темОт коммунальных темных скважинДо ямы мусорной затем.Моя законная тропинкаИ не закованная власть.Придуманная «серединка»,Нуждою даденная сласть.Хотя бы так… хотя бы это….И пусть я дожил до седин,Как подобает в высшем свете,Откушал чай. Я – дворянин!
Тогда я думал…
Тогда я думал, что беда такаяМеня уж не настигнет никогда.Мать умирала, тихо завещая,Чтоб я был добр во все свои года.Чтоб старых почитал и верил в Бога,Берег природу, злато не копилИ шел одной, но верною дорогой,Насколько хватит мужества и сил.Я так и делал, вопреки соблазнамИ прочим поворотам, виражам.И углублялся, расширялся разум,Не по часам, вестимо, по годам.Мне верилось с наивностью подспудной,Что с болью в сердце буду жить одной,Хотя и этот груз нести мне трудноПод трепетно мерцающей звездой.Тогда я думал… Нет, тогда не думал,Предположить, конечно же, не мог,Что в день, когда метели злые дули,В степи погибнет юный мой сынок.И вот повержен я опять судьбою,С кровоточащей раною в душе,Но белый свет не сращиваю с тьмою,Не по бурьянистой, глухой меже —Идти я продолжаю той дорогой,Завещанной мне матерью святой,К народу благосклонен, верю в БогаИ птах кормлю суровою зимой.И думаю… о чем бы не подумалось,О чем бы не привиделось во сне,Мой век истек. С полей ветра подули.И лица их мерещатся в окне.
«Когда отступит смертная жара…»
Когда отступит смертная жараИ явится с небес прохлада божья,Я позабуду, как я жил вчера,Хотя ожоги и целы на коже.Еще я не растратил весь запасТой силы духа, тела, что с рожденьяЯ ощущал в худой и добрый час,Не веря в заполошное забвенье,И буду бесконечно жить и жить,Воспринимая радость и печали.Простивши, зла не ведая, любитьЖару… и всех, кто смертью угрожали.
Обратная дорога
Обратная дорога.Обманная судьба?Я не дошел до БогаТри шага… или два…И силы на исходе,Истаял жизни срок,А ум за ум заходит,А запад – за восток.Обратная дорога.Я повернул лицо…За долом, за отрогомРодимое крыльцо,Родимое окошкоИ молодая мать,Ржаного хлеба крошки,Тепло и благодать.И я, мальчишка с кружкой,А кружка велика.Война. Корова ЛушкаДала нам молока.Я пью его. КакоеОно! Как льется в рот!Оно… оно парное,Оно вкусней, чем мед!А мед какой… Не знаю,Не ел и не видал.Минутку поиграю.А мать: «Еще ты мал.Пей молоко из кружки,А кружка велика!Буренка наша ЛушкаЕще даст молока!»Я пил и пил. И с каждымГлотком я рос и рос.И вот таблица: «Дважды…»Открылся мне вопрос.И вот уж Гоголь, Пушкин.Я вижу далеко.Вот съедена горбушка,Bсе выпил молоко.Мать плачет у калитки,Седая мать моя.Дорога. Жизни пытки.Холодная земля.О, как бежал я резво,Бежал я налегке.Не на ногах порезы —Порезы на душе.И что я делал в спешке,Сегодня – пыль и прах.И вот с большою плешью,Печаль-тоска в глазах.Исчезла вдруг дорога —Как не было ее!Я в двух шагах от Бога.«Тебе отдам я все, —Услышал голос строгий, —Входи в небесный Дом».Я повернулся к БогуЗаплаканным лицом.
«Позабудутся обиды…»
Позабудутся обиды,Не забудется беда.Что-то слышал, что-то видел,Сомневался? Никогда!Жизни шлейф не размотался,Комом под ноги упал.Я по белу свету шлялся,Сам не знал, чего искал.Ветры злобно обдували,Обжигал июльский зной.Люди взором провожалиИ гадали: «Кто такой?»И молили они Бога,Затворившись на замки,Чтоб вела меня дорогаПрямиком на Соловки,Дескать, будут там сердечноРады братья во Христе.Хорошо, что жизнь не вечна,Жизнь во всей своей красе.