По кустам шныряют бомжи,Ищут прошлогодний снег.А в кустах зарыта бомба —Злой «подарочек» для всех!А старуха-мать в окошкоВсе глядит, глядит, глядит.Не идет родимый Прошка —Где-то под кустом сидит.Прошка был когда-то крошка,Била ложкой, чтоб умнел,Увела иная стежка,Сам, как видно, так хотел.Сам не сам… А нету рядом,Нет кормильца. Плачет мать,Что ее сынок-отрадаПо людским наветам – тать!Для нее же он понынеВсех родимей. Ой-ой-ой!Вон окошко вянет,
стынет,Замутилось бахромойСнежной… Бабушка вздохнула,Сердце сжал внезапный страх,Бомба в этот миг рванулаТам, где сын сидел в кустах!
«Если это не со мной…»
Если это не со мной,A с каким-нибудь соседом…Я веду его домой,Утешаю: «Ты не сетуй!Отоспишься – головаОдуванчиком воздушнымСтанет…» Знаю сам, словаИсцелить не смогут душу.Он проснется… будто онХочет выбраться из ада,А вокруг содом и звон,Взрывы бешеных снарядов.Будет он взывать: «Жена,Протяни свою мне руку!»Не жена, а сатанаБудет длить его докукуДо горячки, что белейНаркотической мучицы.Хохот, возгласы: «НалейНапоследок… не водицы!»И к купели смолянойПусть идет за чертом следом!…Если это не со мной,А с каким-нибудь соседом.
«Ни зубов, ни волос, ни потенции…»
Ни зубов, ни волос, ни потенции,Белый свет, как разбитый кувшин.Враз состарилась интеллигенцияБез борений, предвзятых причин.Корифеи, почетные «зубры»,Гордость рухнувшей прахом страны.И размножилась подлая грубость,Обожравшись лихой белены.И полезла, поперла нахрапомВо все сферы житейской среды.И беспомощно ангел заплакал —Выси к Господу стали круты.Затихают деревня и город,Между ними сорняк и тоска.Воет зверь, не жалеючи горла.Повисает провально строка.
«От царя осталась церковь…»
От царя осталась церковь —Отражение души,Сохранилась, уцелелаВ сельской сумрачной тиши.Поместил царя я в рамку,Сам я выстругал ееНа поляне утром ранним,В росяное забытье.И не стал я рамку красить,Пусть березкой пахнет век,И на мир взирает с ласкойМудрый русский человек.
«Ты говоришь: «Просторы… даль…»…»
Ты говоришь: «Просторы… даль…»До слез умильных.Я говорю: «Тебя мне жаль,Ты – пленник сильных,Во власти стольного КремляИ под прицелом!Та запредельная земляВ тумане белом.Она, как призрак, как кино,Гляди вздыхая,Не станет ближе все равно,Она чужая!Попробуй сунуться – онаВон еще дальше!«Моя страна… твоя страна…»По глотку фальши!Сколь захотят, дадут пожитьБезмолвно, строго.Вольны и пулей уложитьПрям у порога.Не дергайся! Утри слезу,Не тот, брат, случай!Сиди и ковыряй в носу.Так будет лучше».
Горькое воспоминание о братьях
В могиле мать. А мы, четыре брата,Давненько не встречались. День настал.И вот принес духовную утрату,Потом его я с болью вспоминал.Отрадным чувством сердце не задело,Не обнявшись радушно, не спросив,Кто как живет (ведь столько пролетелоЛет заполошных, смутных, непростых!).Глушили водку сумрачно и жадно,Как будто бы для этого ониНа хутор съехалась, под сенью садаПристроились… И, блудные сыны,Все пили, пили. И сильней пьянели,Наперебой болтали всякий вздор.А на калине рядом птахи пели,Пытаясь повернуть их разговорВ иное русло. Нет, не получилось.Замолкли разом, в ветках загрустив.Никто не оказал святую милость,О матери с душой заговорив,О сокровенном, истинном, житейском.Вот вместе… все равно они поврозь,Для них одна услада: водка, лейсяВ стакан и горло! А на лицах – злость!А полчаса спустя скандал и драка,Кровь на земле. А тут ходила матьКогда-то босиком. И я заплакал,Не в силах их понять и их разнять.…Сейчас их нет, заядлых алкоголиков.Как души принял н'a небе Христос?Василий, Николай и с ними ТоликПусть там ответят сами на вопрос.
В сумерках
«Тебя заказали! Считай, ты мертвец!Я тебя, знаешь, как?!»Урод и подлецВодит ножом по щеке…Как желчный критик поганым пером по строке,Которую душа моя выстрадала в день Рождества Христа,И она перед миром, перед Вселенной слезно-чиста.Ах, желтолицый жеваный сапог,Да как ты мог?!Ведь ее, строку, ждет на небе сынок,Чтобы возрадоваться весточке от отца,А ты ее… без свинца!А ты ее влет!Наповал!Шакал!Как тот в сатанинских наколках подлец и урод!А ему-то, ему-то чем плох народ?Пошто задирается, угрожает с ухмылкой блатнойВ сумерках будто зверь лесной,Затаившись за мусорным контейнером, ждетЖертву несчастную, подходящую. Следом идетИ, улучив момент, вонзает в спину нож,Шарит в карманах, за пазухой… Всего-то грош!Во столько оценена душа живая,А тебе плевать: «Ничего не поделаешь — жизнь такая!Умей вертеться, колесить, лезть по головам,Проливать кровь там и сям!Покель вольница, «наверху» раздрай.А рай небесный… Тут чтоб рай!Пойди в засаду!»И критик – в засаде. В ночи осенней.Тот и этот убили Есенина!
«Искореженный металл…»
Искореженный металл,Искореженное тело.Пламень гневный бушевал,Завершал худое дело.А потом… еще страшнейИ в словах невыразимо.Кровяной бежит ручейВ сполохах и клубах дыма.Это сын твой… Это он…Я тебя, мать, понимаю.Век продлится жуткий сон.…Черным платом накрываетРусь заботливый Христос,Он своих не прячет слез,Не уйдет и не покинет,С нами будет, а не c «ними».
«Есть молва такая: нынче добрым…»
Есть молва такая: нынче добрымРиск существенный на свете быть:Выбьют зубы, поломают ребраИ еще жестоко будут бить.Запретят любить и восхищатьсяМатерью, женою и цветком,Людям и животным улыбатьсяПоутру с приветливым кивком.Сладко замерев, пичугу слушатьИ внимать, как колокол поет,Призывая к очищенью души…Ведь молва воистину не врет!
«Ни кота, ни петуха…»
Ни кота, ни петуха,Ни ворчливого пригрубка.Только злобная труха,Неоправданная рубка.Это коммунальный быт,Ледяные батареи.Это быть или не быть,Вера или же неверье.Бестолковый переделРжавых ведер и кастрюлек.Кто-то в пьянке преуспел,Кто-то скоро к ней подрулит.Маята. Кошмар. Беда.Кровь на стенке, как рисунокПикассо…– А ты куда?– Чтобы белены плеснули!