Ожидание шторма
Шрифт:
— О каком благоразумии может идти речь? — сквозь зубы выдавила Татьяна. — Вы что? С луны свалились?
— Увы! С грешной земли. — Погожева положила руку на пистолет. — Эта зажигалка, между прочим, шестизарядная.
— Плевать я на нее хотела! — заявила Татьяна, удивляясь собственной храбрости.
— Оставим лепет. Вы не девочка, а я не обольститель. Я предлагаю вам дело. Рискованное, но денежное. Я знаю, вы согласитесь. И когда войдете во вкус, поймете, что в разведке можно заработать больше, чем
— Я не проститутка! — покраснела Татьяна.
— Фу! Как вульгарно.
— А мне плевать! Убирайтесь к чертовой матери из моей квартиры! Я не испугалась вашей пушки!
— Спокойнее... Истерики разрушают нервную систему не меньше алкоголя. Отвечайте, вы догадывались, что Сизов — агент немецкой секретной службы?
— Какой службы? — не поняла Татьяна, но запальчивости теперь не было в ее голосе.
— Вам известно, что Сизову удалось завербовать вашего друга Роксана? Того самого Мишу, который через ваше посредство сплавляет излишки продуктов?
— Вы врете!
— Забудьте это слово. В разведке не врут. В разведке молчат или говорят правду. Я говорю правду только потому, чтобы вы поняли: я не могу выйти из этой комнаты, оставив вас живой.
— Уходите! — решительно сказала Татьяна. — Уходите! Я никому не скажу... Можете не волноваться.
— Спасибо, — поднялась Погожева. — Боюсь, что в отношении вас не смогу проявить такую милость.
Татьяна отступила на шаг, сказала убедительно:
— Я не нуждаюсь в ней, в вашей милости. Я выброшусь в окно. И закричу на всю улицу. Я не пойду на предательство!
— Предательство — тоже работа, — сухо заметила Погожева.
— Плохая работа!
— Запомните, девочка, плохой работы не бывает. Работа либо соответствует духовным запросам и умственным возможностям индивидуума, либо нет.
— В таком случае вы переоценили меня.
— Скромность человека украшает, агента оберегает.
— Я не агент! — процедила Татьяна. Страха не было в ее голосе, лишь злость, злость, злость...
— Не будем придираться к словам, — миролюбиво сказала Погожева. — И зря нервничать. Может, нам лучше разобраться в сути. Отвечайте на мои вопросы, только искренне. Вы способны на искренность?
— Да!
— Вам нравится работать на заводе у станка?
— Я никогда не работала на заводе.
— И не рветесь? — усмехнулась Погожева.
— Нет!
— Что бы вы предпочли: коммунальную квартиру или собственную виллу в сосновом бору на берегу моря?
— Это глупый вопрос, — заметила Татьяна.
— Вам нравится танцевать?
— Да.
— Хорошо поесть?
— Да.
— Красиво одеться?
— Да.
— Какой цвет вы предпочитаете: голубой или красный?
— Голубой.
— Ох, Таня, Таня... Одного последнего ответа достаточно для того, чтобы усомниться в вашей благонадежности...
— Но голубой цвет мне действительно больше к лицу, чем красный, — с обидой произнесла Татьяна.
— Все ясно... Если добавить, что в течение определенного срока вы предоставляли крышу немецкому агенту Сизову, нарушаете правила торговли нормированными продуктами, то... Вывод напрашивается сам собой — русскую контрразведку вам надо опасаться больше, чем меня. Я предлагаю вам деньги и обеспеченное будущее. «Смерш» может предложить в лучшем случае длительное заключение, в худшем — стенку...
— За что стенку? Я ничего не сделала...
— Вы думаете?
— Я знаю! — ответила Татьяна запальчиво.
— Я тоже знаю. В ночь на десятое февраля в Доме офицеров происходило совещание высшего командного состава группы войск. Оно было совершенно секретным. Продолжалось с двадцати трех часов девятого февраля до трех часов десятого. Вместо заболевшей буфетчицы вам было поручено подать офицерам ужин.
— Только кофе с бутербродами.
— Пусть кофе с бутербродами. Вам категорически было запрещено говорить, где вы были в ту ночь и кого видели. Это так?
— Так.
— Вы рассказали об этом Сизову. Выдали военную тайну врагу.
— Откуда же я знала, что Сизов враг? Он был ревнив как черт. Думал, что я спала с Роксаном.
— Не принимайте меня за девочку. Вы указали на предъявленной фотографии офицеров, приезжавших на совещание.
— Все было совсем не так... Когда Сизов узнал, где я была, он неожиданно поверил мне сразу. Воскликнул: «Наверняка там был кто-то из моих друзей!» Я ответила, что не знаю. Вот тогда он и показал групповую фотографию. Я опознала на ней двоих или троих офицеров.
— Вы опознали командующего армией, начальника штаба и начальника оперативного отдела... Таким образом, о совещании, совершенно секретном, в то же утро стало известно немецкому командованию.
— В то же утро? — не поверила Татьяна. .
— Да... Вы совершили служебное преступление. Представляете, что ждет вас, если об этом станет известно русской контрразведке?
— Вы хотите сказать... — Глаза у Татьяны были еще сухие, но голос дрожал, словно она уже плакала... — Нет-нет! Меня не расстреляют!
— Вы самоуверенны. Вас избаловали мужчины. Вполне вероятно, что вас именно расстреляют. Но если вдруг органы НКВД проявят жалость, недопустимую в военное время, то вам дадут срок. Минимум лет десять. На волю вы вернетесь старухой. Лучшие годы за колючей проволокой. Печально! Может, вам повезет. И время от времени вы будете спать с начальником лагеря. Но все равно это печально
— Как же быть? — спросила Татьяна тихо.
— Положиться на своих друзей. Я ваш друг. Вы меня поняли?
— Поняла...