Ожидание шторма
Шрифт:
— Старый хрыч в город едет.
Аленка — к завхозу:
— Федотыч, я с тобой.
Федотыч морщится, как от дыма:
— Я в кабине тесниться не буду. У меня ревматизма.
— А в кузов?.. Можно, я в кузове?
— Тама цистерны, керосином пропахшие.
— Ничего. Я как-нибудь, — уговаривает Аленка.
— А что тебя в город несет?
— Завивку сделать.
— «Завивку», — передразнил Федотыч. — Нужна она тебе... Провоняешься керосином — в парикмахерскую не пустят.
— Прорвусь!
Цистерн в кузове четыре. Железные, черные, высотой с Аленку. Они теснятся к
Аленка смотрит на небо. Ей очень хочется сделать перманент и увидеть того капитана, серьезного и доброго, который приезжал в госпиталь выяснять про Погожеву. Интересно: нашли ее или нет? Но куда интереснее: женат ли капитан? Если женат, то лучше и не встречать его. Надежды, глупые, точно куры, в голову лезут. А вдруг капитан холост? Глаза у него правильные и лицо тоже. И она нравится ему. Разве забудешь его поцелуй? Не в щеку или в лоб, а в губы. Так целуют, когда любят. А может, нет?
Машина въехала в город. Аленка постучала по крыше кабины:
— Остановите!
Федотыч приоткрыл дверку.
— Я слезу здесь, — сказала Аленка.
— Давай.
Машина остановилась. Аленка спрыгнула на обочину.
— Где мне вас искать?
— Возле нефтеперегонного завода, — ответил завхоз.
— Не уезжайте без меня, — попросила Аленка.
— А ты не канитель тута... Не позже часа к проходной объявляйся.
— Хорошо, — сказала Аленка.
Она быстро разыскала парикмахерскую. Это был низкий беленый дом, стоящий среди развалин, в одной половине которого размещалось пошивочное ателье военфлотторга, в другой — парикмахерская. В мужском зале была очередь. Женский — удача — пуст! Полная армянка в белом-халате сидела перед зеркалом и ела вареную картошку.
— Здравствуйте, — сказала Аленка. — Я хочу сделать завивку.
— Фиксаж есть?
— Какой фиксаж?
— Простой... Без фиксажа нельзя.
— Как же быть? — огорчилась Аленка. — Я специально приехала из госпиталя.
— Раненая?
— Санитарка.
— А работы много? — поинтересовалась армянка.
— Хватает.
— У нас, наоборот, клиента нет. До красоты ли теперь женщине?
— Плохо, — согласилась Аленка. — До свидания. Я пойду.
— Зачем? Не торопись... Поговори что-нибудь...
— Фиксажа нет.
— Обожди. Куда спешишь? Фиксаж поищем.
Удачным ли получился перманент, судить трудно. Годков он Аленке прибавил, но лучше ее не сделал. И с перманентом, и без него она все равно была хорошенькой.
Часа через полтора Аленка вышла из парикмахерской. Город она знала плохо. Поэтому спросила у первой встретившейся женщины, как пройти к нефтеперегонному заводу. Выяснилось, что завод не близко — у подножия горы, вершина которой темнела в далекой голубизне. Транспорт в городе ходил нерегулярно, с перебоями, но Аленка все же дождалась автобуса. Приземистый, пузатый, с одной лишь дверью возле кабины водителя, автобус был переполнен. Аленка стояла между мешками и корзиной, сплетенной из прутьев. И другие люди стояли в проходе. Налегали друг на друга, когда автобус
Оказалось, что до завода автобус не идет. Он останавливается возле моста и делает там круг.
Речка под мост текла с самых гор. Быстрая, неглубокая. Она пенилась и бурлила вокруг камней. Камни были очень хорошо видны с моста: большие, завернутые в зелено-желтый мох.
Мост заслонялся шлагбаумом. И солдаты с автоматами на груди стояли возле маленького домика, который, очевидно, служил караульным помещением.
Документы медицинской сестры пришлись по душе солдатам. Они улыбались Аленке, шутили. Один сказал искренне:
— Оставайся служить с нами. Не обидим.
— У вас свои есть, — ответила Аленка.
— Зачем так говоришь? Зачем обижаешь? — Солдат черненький, с усиками. Грузин, наверное.
— Не сердитесь, ребята! — Аленка помахала им рукой.
Она свернула с шоссе на дорогу, вымощенную крупными камнями.
Громадные нефтехранилища, закамуфлированные зелеными и коричневыми пятнами, возвышались по обе стороны дороги. Вокруг хранилищ была ограда из колючей проволоки и ходили часовые. Один, совсем еще мальчишка, не удержался, крикнул:
— Привет, землячка!
— Бывай здоров, земляк, — ответила Аленка.
— Может, встретимся?
— После войны! Когда у тебя борода расти станет.
Потом пошли дома барачного типа. А перед заводом — площадь. Через нее железнодорожный путь, выходящий на сортировочную станцию.
На площади — магазин, пошивочная мастерская, общественная уборная. Время — полдень. И похоже, что на заводе перерыв. Возле проходной людно. У магазина очередь.
В центре площади — стоянка для машин. Их там около дюжины. Грязные, и камуфлировать не надо. Вода в луже шипит и хлюпает, ходит волной, когда машина выезжает на стоянку. Солдаты-водители морщатся и даже чертыхаются: выходить из машины приходится прямо в лужу, желтую, густую.
Машины из госпиталя среди остальных нет. «Неужели старых хрыч уехал не дождавшись?» — подумала Аленка.
Дежурный по бюро пропусков ответил:
— Да. Из Перевального была машина. Полчаса назад уехала.
«Вот же сволочь Федотыч! Как теперь добираться?» Стоит Аленка растерянная, словно ее обокрали. Того и гляди, заплачет.
— Что же мне делать? — спрашивает жалобно.
В бюро пропусков говорят:
— К шоссе выйдите. Голосуйте. На попутных доберетесь!
Через проходную идут, идут толпой женщины. И обрывки разговоров доносятся до Аленки обыкновенные, женские.
— С жидким мылом сплошное мучение...
— А ты замачивай в мыле.
— Я ей говорю: «Что толку? Он к тебе ходит, а у самого семья». Она в ответ зубы выскалила. Как загнет... Сама знаешь.
— Знаю.
— На коленках штанишки опять протер. Веришь, залатать нечем...
— Фаина крем на свином жиру делает, сурьмы в него добавляет...
В раздумье, так и не решив, что же ей делать (легко сказать: выходи голосуй на дороге. На эту дорогу через весь город добираться надо), подошла Аленка к окну. И сквозь запыленное стекло вдруг увидела возле проходной Серафиму Андреевну Погожеву. Не поверила себе, присмотрелась: Погожева...