Ожидание шторма

Авдеенко Юрий Николаевич

— Фляжка — ошибка? — удивилась Татьяна.

— Сама фляжка не очень нужна, но ее отсутствие навело на мысль, что на месте преступления был третий человек. Взволнованный происшедшим, он чувствовал необходимость выпить. Может быть и другое объяснение. Не будем гадать, попросим рассказать об этом Роксана.

— Он все расскажет.

— Вы уверены?

— Он сам послал меня к вам. И обещал встретиться с вами по возвращении из Сочи.

— Хорошо. Обождем.

— Я все рассказала, товарищ полковник. А теперь отведите меня в камеру.

— До конца войны? — спросил Каиров.

— До

конца войны... — ответила она устало.

— А кто победит? Как вы думаете? Мы или немцы?

— Мы.

— Сидя в камере? Запремся все в камеру и будем ждать, когда кончится война. А кто-то будет приносить нам еду. За нас сражаться... Несерьезный разговор, Таня. Война не состязание джигитов. В ней зрителей нет. Или ты враг, или друг. Раз пришла к нам, давай идти вместе — локоть в локоть...

— У меня не получится, — грустно ответила она.

— Мы поможем. Ты нам веришь?

Она нахмурилась. Покачала головой:

— Чиркову я не верю вообще.

— Мне?

— Вам?.. Ну... Не очень чтобы верю.

— А ты поверь, — попросил Каиров. — Без этого нельзя. Я с гражданской войны в контрразведке. Контрразведка — это наука. Контрразведка — это искусство: Контрразведка — это импровизация. Но еще она... и вера! .Вера в товарищей, вера в справедливость твоей борьбы.

— Вы мужчина. Вас специально учили этому.

— Специально меня не учили ничему. Даже грамоте... Мой отец чистил ботинки на Центральном базаре города Баку. И был уверен, что земля плоская, как лепешка. Я бродил по свету и клевал зерна знаний где придется и когда придется... Единственно, что я понял сразу еще босоногим пацаном, — я понял, что хочу счастья, и для себя, и для людей. А ты, Таня, хочешь счастья только для себя.

Она не возразила. Она ссутулилась, сказала, глядя в землю:

— Люди обо мне не сильно заботятся.

— Даже наш разговор свидетельствует о неправоте твоих слов. За это время я успел бы составить протокол, допросив тебя как немецкую шпионку.

— Что я должна делать? — Она выпрямилась, посмотрела решительно.

— Ждите.

— Кого?

— Человека, который придет с паролем.

— Он убьет меня?

— Скорее всего, нет. Мы примем все меры, чтобы этого не случилось.

— А если он не придет?

— Это из области догадок. Наберитесь терпения.

— Если ко мне придут с паролем, как я сообщу вам?

— Об этом условимся. Сегодня же. До свидания. Не будем выходить вместе.

Каиров скрылся в аллее. Небо было хмурое. Листья не блестели. Чуть покачивались в ожидании дождя. Глухо гудели машины, двигались по дороге в порт. Каиров обождал, пока Татьяна вышла из сада, и только потом пошел к своей машине.

В особом отделе его с нетерпением ожидал Чирков. Первое, что сказал Каиров, войдя в кабинет, было:

— Нужно задержать Роксана.

И услышал в ответ:

— Интендант Роксан исчез. Утром он должен был ехать с автоколонной за продуктами, но на базу не явился, в управление тыла не приходил, дома не ночевал.

— Немедленно обеспечьте охрану Дорофеевой! — распорядился Каиров.

Шифровка

Вызвав

командира комендантского взвода, Каиров приказал взять людей и тщательно осмотреть развалины и пустыри в районе улицы, где жила Татьяна Дорофеева. Он предполагал, что если Роксан стал жертвой, то убийца мог поджидать его лишь у дома Татьяны, потому что уже через квартал была площадь. И на нее выходило шесть улиц. Там постоянно дежурили военные и милицейские патрули. Другой конец улицы заканчивался тупиком. Гора там лохматилась зарослями шибляка. И еще был небольшой карьер правее улицы, за последними домами, утопающими в раздольных садах.

В штабе Чирков начал рассказывать Каирову:

— Мирзо Иванович, старшина Туманов задержал было Погожеву...

— Я все знаю... Тебе, Егор, привет от нашей милой санитарки. От Аленки.

— Она была в городе?

— Была — не то слово. Она опознала Погожеву.

— Труп в морге.

— Что при ней обнаружено?

Чирков открыл высокий желтый шкаф. На второй полке лежали: пистолет, портсигар, пудреница, стопка денег, хлебные карточки, записная книжка, клочок бумаги и черная женская сумочка.

— Сумку тщательно осмотрели?

— Так точно!

— Записная книжка?

— Ничего существенного... Самое любопытное вот это. — Чирков осторожно взял клочок бумаги. Он был размером в половину тетрадного листа. Желтоватый, плотный. Сложенный в несколько раз. На одной стороне — крупные буквы черной тушью:

ЕЙСКОГО КИН

КИХ КОРОЛЕВ

С другой стороны лист был чистым.

— Что означает эта криптограмма? — спросил Каиров.

— Еще не выяснил. Тайнопись с обратной стороны. Обнаруживается только при нагревании. Потом опять исчезает.

Чирков положил клочок бумаги на стеклянный, молочного цвета, колпак настольной лампы, включил свет, прижал бумажку пальцами.

Вскоре, словно в проявителе, стали появляться колонки цифр...

— Шифр.

— Он самый...

— Знать бы, сколько времени потребуется нашим специалистам на его разгадку...

Гребень с секретом

Комната пропахла нитками. Запах ниток был здесь всегда, как и всегда были потолок, стены, окна, ножная швейная машинка марки «Singer» и портновские ножницы, где вместо второго кольца был продолговатый овальный проем, в который вмещались все четыре пальца.

Деньги кружили по комнате. Они кружили не так, как ветреной осенью кружат пожелтевшие листья, легкостью и расцветкой своей напоминающие неугомонных бабочек. Деньги летали тяжело, словно бумажные голуби. Это были крупные сторублевые купюры темно-сизого цвета.

Никогда раньше в жизни Жан Щапаев не видел такого обилия денег. Равно как и не видел в таком диком состоянии свою родную матушку Марфу Ильиничну.

Обезумевшая, с распущенными волосами, она ползала на полу, сгребая деньги растопыренными пальцами, которые казались ему в эту минуту клешнями пресмыкающегося. Она произносила какие-то нечленораздельные звуки. Но он понимал, что матушка по-прежнему выкрикивает слово: