Ожидание (три повести об одном и том же)
Шрифт:
И вдруг засветились пятнами лужи, мелкий дождь засверкал и растаял – на землю хлынуло солнце.
– Мороженое! Сливочное, фруктовое…
Вандербуль повернул к больнице.
В сквере пищали и радовались воробьи. На мокрой скамейке, подложив под себя фуражку, сидел ремесленник Аркадий из Вандербулева дома. Рядом, на Аркадиевых учебниках, сидела девчонка.
Вандербуль сел рядом.
– Аркадий, вам зубы рвали? – спросил Вандербуль.
– Зачем? У меня зубы – как шестерни. Я могу
Из открытого окна больницы вылетел крик, искорёженный болью. Он спугнул воробьёв и затих.
– Ой, – прошептала девчонка.
Вандербуль попробовал встать, но колени у него подогнулись.
– Чепуха, – сказал Аркадий. – Меня высоким напряжением ударило – и то ничего. Уже побежали ящик заказывать, а я взял и очухался.
Глаза у девчонки вспыхнули такой нежностью, что Вандербуль покраснел.
– Я пошёл, – сказал он. Встал и, чтобы не сесть обратно, уцепился за спинку скамьи.
– Да ты не робей, – подбодрил его Аркадий. – Когда тебе зуб потянут, ты себя за ногу ущипни.
Снова начался мелкий дождь, потёк по щекам, как слезы.
– Бедный, – прошептала девчонка.
Девушка в регистратуре читала книгу. Брови у неё двигались в такт с чужими переживаниями, и дёргался нос.
Человеку нельзя жить и мечтать, если в десять лет он не испытал ещё настоящей боли, не опознал её полной силы.
– Тётенька! – крикнул ей Вандербуль. – Тётенька!
Девушка выплыла из тумана.
– Чего ты орёшь?
– Мне зуб тащить.
– Боже, какой крик поднял. Иди в детскую поликлинику.
Вандербуль сморщился, завыл громко. Одной рукой он схватился за живот, другой за щёку. Ему казалось, что, если он перестанет выть и кричать, девушка ему не поверит и выставит его за дверь.
– Не могу-у. Я сюда еле-еле добрался.
Девушка ещё не умела распознавать боль по глазам. Она недоверчиво слушала Вандербулевы вопли. Вандербуль старался изо всей мочи – с басовитым захлебом и тонкими подвываниями. Наконец девушка вздохнула, заложила книжку открыткой с надписью «Карловы Вары» и, подняв телефонную трубку, спросила служебным голосом:
– Дежурного врача… Софья Игнатьевна, примете с острой болью? – Потом она посмотрела на Вандербуля, и во взгляде её появилось сочувствие. – Только рвать не давай, пусть лечат. Очень обидно, когда мужчина беззубый.
Вандербуль поднялся по лестнице.
На втором этаже в коридоре сидели люди на белых диванах. Молчали. Боль придала их лицам выражение скорбной задумчивости и величия.
У дверей кабинета стоял бородатый старик в новом синем костюме, красных сандалиях и жёлтой клетчатой рубахе-ковбойке. Старик ёжился под взглядом заносчивой санитарки.
– Поскромнее нарядиться не мог? –
Старик поклонился необычайно вежливо.
– А вы, мабуть, доктор?
Санитарка пошла волнами, казалось, она разольётся сейчас по всему коридору.
– Хлеборезка ты старая. Я в медицине не хуже врачей разбираюсь. Я при кабинете тридцатый год… Очередь!
Старик вздохнул, пригладил пиджак на груди, застегнул необмятый ворот рубахи.
– Ваша, ваша, – великодушно закивали с диванов.
– Я ещё побуду, – смущённо сказал старик. – Может, кто раньше торопится?
Санитарка опалила его презрением.
– Нарядился, как петух, а храбрость в бане смыл, что ли? Кто тут есть с острой болью?
– Я, – прошептал Вандербуль.
Санитарка опустила на него глаза.
– Голос потерял? Ничего, сейчас заголосишь. – Она подтолкнула его к дверям. – Проходи.
У Вандербуля свело спину, заломило в затылке. В кабинете на столике в угрожающе точном порядке лежали блестящие инструменты. Женщина-доктор писала в карточке.
– Садитесь, – сказала она.
Кресло – как холодильник, хоть совсем не похожее. Заныли зубы. До этого они не болели ни разу. Вандербуль жалобно посмотрел на врача.
Доктор подбадривающе улыбнулась. Нажала педаль.
Кресло поднялось бесшумно. Прожектор – триста свечей – придавил Вандербуля жёстким лучом. Из жёлтой машины тянулись ребристые шланги, торчали переключатели. Капала вода в белый звонкий таз.
Неизвестность страшнее познания. И только героям понятно, что в слабых людях познание рождает страх, в сильных – мужество.
– Как зовут?
– Вандербуль.
– Никогда не слыхала такого имени.
Голос у доктора словно издалека.
– Это не имя. Имя у меня Васька. Мне зуб рвать.
Доктор взяла инструмент, сверкающе острый. Её пальцы коснулись Вандербулева подбородка. Пальцы у докторши тёплые.
– Открой рот. Какой зуб болит?
– А вот этот, – Вандербуль сунул палец в рот, нащупал зуб, который потоньше.
Герои стояли за дверью. Он слышал их сочувственное пыхтение. Докторша щурилась.
– От горячего больно?
Вандербуль согласился.
– От холодного?
– Тоже.
Докторша постучала по зубу металлом. Вандербуль вздрогнул, выгнул спину дугой. Докторша по другому зубу стукнула и даже по третьему, в другой части рта.
– Нет, – Вандербуль потряс головой и еле слышно добавил: – Рвите, который крепче.
Глаза докторши приблизились. Зрачки подрагивали в них, вспыхивали чёрным сиянием,
– Как ты думаешь, врач имеет право выдрать больного?
– По-настоящему?
– Ну, хотя бы оттаскать за уши?