Ожидающий на Перекрестках
Шрифт:
Настоящая крыша. Она нарастала, как новая кожа на ране. Или, скорее, как чешуя.
– Его звали Авэк. Авэк ал-Джубб Эльри.
– Создатель «Раги о Предстоящих»?
– Да.
Потом они молчали. Молчали и ждали.
Человек идет по Дому.
Коридор. Лестница. Снова коридор. Дверь в стене у поворота.
– Я больше не могу, – бормочет маленький человек в линялой грязной рубахе, но сил остается лишь на то, чтобы ронять по одному слову на каждый спотыкающийся шаг.
Не. Могу. Больше. Я. Не.
«Тише, тише…» – беззвучно шепчет Дом и морщится от этих хриплых «Я».
Человек падает на колени. У самой двери.
– Сарт, да сделай же хоть что-нибудь!…
Крик увязает в пыльной паутине, и к нему уже спешит белесый проворный паук. Мгновение – и лишь пустая оболочка трепещет в клейких нитях.
Человек смотрит на дверь. Деревянные доски. Простая медная ручка. Замочная скважина. Шляпки гвоздей. Остатки лака на филенке.
Человек смотрит на дверь. Она не меняется.
Человек кричит, давясь злыми слезами, и дергает дверь на себя. Еще раз. И еще. И еще.
Ручка отрывается, и человек падает навзничь. Затем перекатывается на бок, подтягивает колени к животу и застывает в этой позе.
Рядом валяется лей, и одна из его струн едва заметно вибрирует.
Человек лежит в Доме.
Некоторое время царит тишина, потом ее нарушает топот ног. Шум то приближается, то отдаляется, словно Дом пытается отвести раздражающий звук в сторону, но вскоре в конце коридора появляется другой человек.
Большой человек. Бородатый. Руки его ободраны выше локтей, одежда висит лохмотьями, и лицо чем-то похоже на фризскую маску – смесь упрямства и ожесточения, окаменевшая в напряжении.
Человек подходит к лежащему, опускается на корточки и долго смотрит на него.
Потом выпрямляется и коротко бьет ногой в дверь на уровне замочной скважины.
Раздается хруст, и дверь резко распахивается вовнутрь.
Один человек берет другого на руки и заходит в комнату. Через минуту ободранная рука осторожно прикрывает дверь, забирая по дороге одинокий лей.
Идет время.
Час? Год? Век?…
Время идет в Доме.
В коридоре появляется человек. Третий, если мерять жизнь линейкой прошлого, и первый, если смотреть с точки зрения текущего мгновения.
Человек спотыкается у двери, его ведет в сторону, и вот сейчас он всем весом навалится на дверь, которая так и не изменилась за все время, прошедшее по Дому-на-Перекрестке.
Если в это мгновение вы успеете заглянуть в глаза падающему человеку – вы не увидите там ничего из настоящего. В остановившихся глазах мечется прошлое, да и то – чужое прошлое, прошлое Дома; вы увидите там имя, чужое имя, и стол, заваленный бумагами, и руку на столе, нервно сжимающую пальцы в кулак…
Успейте, пожалуйста, успейте заглянуть ему в глаза, прежде чем он упадет! – и мгновение растянется, пропуская вас в себя.
Время стоит в Доме-на-Перекрестке.
ТАРГИЛ-ПРЕДСТОЯЩИЙ
…та разумная творческая сила, которая создавала
миф, действует в нас и сейчас, особенно у поэта и
философа, но в более скрытом виде. Пока не угасло
воображение, до тех пор есть, есть и есть логика
чудесного! Вычеркнуть ее можно только с истиной. Даже
отрекающийся от истины и топчущий истину, топчет ее во имя
истины.
Правду бьют избитыми правдами. Веру бьют привычкой.
Когда мир станет обыденным, и реальность бога уйдет из
каждого дерева и грозовой тучи, тогда умрут мифы и
придет время низких потолков, пустых сердец и
рассудительных взглядов.
…Таргил сидел за столом, отстраненно глядя перед собой, и высокие залысины его лба поблескивали капельками пота. Вся приземистая, сутуловатая фигура Предстоятеля казалась единственным оплотом покоя и неизменности в постоянно меняющейся комнате – как, впрочем, менялся облик любой комнаты, любого помещения этого Дома, рожденного в кощунстве и обмане.
Словно стеклышки калейдоскопа непрерывно вертелись в Доме-на-Перекрестке, и лестницы, ковры, камины и ложа ложились все новыми и новыми сочетаниями, прихотливо перетекая из одного в другое.
Лишь та комната, где умер (умер?…) и был захоронен Авэк ал-Джубб Эльри, изменилась всего один раз – на девятый день после ухода забытого Предстоятеля, ухода, который никто так и не осмелился назвать убийством – и с тех пор выглядела одинаково. Девять шагов вдоль, семь – поперек. Окон нет. Стол с инкрустациями. Кровать. Три табурета, тумбочка, стенной шкаф…
Странный оазис стабильности в вечных метаморфозах Дома-на-Перекрестке, семя постоянства в плоде изменчивости, как сам Дом был квинтэссенцией сверх естественного в мире, который…
Все чаще и чаще изменения, происходившие в мире, ночными кошмарами вторгались в мозг Таргила, Предстоятеля Хаалана-Сокровенного, Отца Тайного знания.
Вера в Эрлика давала Трайгрину, Предстоятелю Зеницы Мрака, власть над смертью. Вера в Сиаллу-Лучницу, проходя через Варну-Предстоящую, давала последней власть над любовным исступлением. Махиша, сосредоточивая яростную веру в Громового Инара, властвовал над молниями в тучах небесных и над молниями в душах людских.
Предстоятель Таргил умел – знать. Хотя иногда предпочел бы и не знать.
Вчера в коридоре его остановила Варна.
– …привыкнуть, – сказала она, жалко кривя губы в подобии улыбки. – Никогда не смогу. Эти изменения… Вон тот лепной карниз – еще минуту назад его не было. И стены – это не те стены… Почему Он такой?
– Кто?
– Дом. Он, словно кокетка перед выездом на званый ужин, примеряет и отбрасывает платья, пробует и стирает грим и никак не может остановиться. Почему?
– Потому, – грубо буркнул Таргил – и почувствовал, что Варна-Предстоящая сейчас расплачется. Пришлось успокаивающе погладить плечо собеседницы и через силу усмехнуться.