Ожившие древности

Деревянко Анатолий Пантелеевич

Дуэль

Промысел крупного зверя требовал от неолитического охотника большой сноровки, отличного знания тайги, хитрости. Эти качества, несомненно, прививались охотникам с раннего возраста. Например, В. Ларькиным описан обряд посвящения в охотники у орочей. Корни этого обряда наверняка уходят в эпоху каменного века. Как только юноше исполнялось 14 лет, отец давал сыну

лук и семь стрел. Подросток отправлялся в тайгу и не возвращался до тех пор, пока не убивал кабаргу или не подстреливал подсвинка. Успешно выполнив первое задание, сын возвращался домой и получал от отца

уже девять стрел и копье. На этот раз «кандидат» в охотники обязан был убить сохатого или медведя, и в случае удачи юноша должен был принести домой голову убитого зверя. Через три дня после возвращения сына с охоты отец устраивал торжество, на которое приглашал всех родственников, а также всех соседей по стойбищу. На следующий день начинались спортивные игры: стрельба из лука, метание копья, остроги по движущимся целям, фехтование на палках, борьба. Во всех этих состязаниях обязательно должен был участвовать молодой охотник. По окончании празднества присутствовавшие гости дарили юному охотнику ножи, наконечники стрел, остроги, копья, лыжи и лыжные палки, а отец — лук и полный колчан со стрелами. После этого юноша становился полноправным членом охотничьего коллектива.

Летом и осенью женщины и дети Громатухинского поселения занимались, по-видимому, собирательством. В лесу в это время года много грибов, ягод, орехов.

В Приамурье известно уже около двадцати поселений громатухинской культуры, и с каждым годом их число увеличивается.

Будучи как-то проездом в Чите, я зашел к своему другу Игорю Ивановичу Кириллову, профессору Читинского пединститута. Он много лет исследует неолитические памятники в Забайкалье и сделал много интересных открытий. Его небольшая квартира была завалена пакетами с коллекциями. Просматривая находки, мы развернули сверток с тесловидно-скребловидными инструментами и лавролистными наконечниками копий.

— А не с Громатухинского ли поселения этот материал? — спросил я его.

— Да, с Громатухинского, — спокойно ответил Игорь Иванович. — Но только эта Громатуха — наша, забайкальская.

Это было в самом деле какое-то удивительное совпадение. Мало того, что древние племена Приамурья дошли до Забайкалья, но одно из них жило тоже на речке Громатухе. За последние годы ряд поселений этой культуры найден и раскопан на реке Ононе и в других местах Забайкалья.

В двадцатых-тридцатых годах в Маньчжурии русским исследователям А. Лукашину, В. Поносову, М. Яковлеву и другим удалось открыть ряд памятников, тоже близких к громатухинским. Племена среднего Приамурья 5—6 тысяч лет назад оказали, следовательно, большое влияние на формирование неолитических культур верхнего Амура, Забайкалья и Маньчжурии. Возможно, в то время происходило складывание большой этнической общности охотников и рыболовов, ядром которой были приамурские племена.

Одновременно с новопетровской и громатухинской культурами начинали развиваться нижнеамурские племена, далекие предки нанайцев и ульчей. Эти древние народы, жившие в низовьях Амура 5—6 тысяч лет назад, как установили археологи, оставили глубокий след во всей дальнейшей истории и культуре народов Амура.

Более ста лет назад, в 1854—1856 годах, академик Л. Шренк собрал коллекцию различных предметов изобразительного искусства малых народов Амура. Это искусство глубоко поразило ученого: у маленьких народов, затерянных на крайнем востоке, оказалось удивительно высокое чувство прекрасного, выразившееся в орнаменте на одежде, обуви, изделиях из бересты, дерева, кости.

Л. Шренк обратил внимание на «изображения человеческого лица» в стилизованной манере. Они скорее всего напоминали маски, и от них веяло какой-то грозной силой. Нередко они выполнялись как бы одной непрерывно раскручивающейся спиралью, которую, кстати, довольно часто можно было увидеть у нанайцев и других жителей Амура на халатах из рыбьей кожи, обуви, бересте.

Тогда же

он подметил одну особенность, «что вкус к орнаментике и развитие ее в амурском крае... возрастает по мере удаления от китайцев...».

Позднее, в 1899—1902 годах, на Амуре работал крупный американский ученый Б. Лауфер в составе Северо-Тихоокеанской экспедиции. Б. Лауфера также привлекло богатое по содержанию и оригинальное по исполнению искусство амурских народов. Но в отличие от Л. Шренка истоки этого искусства он видел в Китае.

Два крупных ученых пользовались, по существу, одними и теми же источниками, но пришли к совершенно противоположным выводам. Кто же прав?..

«Это было давно, давно. В начале Света жили три человека. И было три лебедя-ныряльщика. Однажды послали люди трех лебедей-ныряльщиков на дно реки достать для Земли камней и песка. Птицы нырнули. Семь дней были под водой. Вышли, смотрят: Земля ковром цветет, в реке Амур рыба плывет, тогда три человека сделали человека по имени Кадо и женщину Джулчу. Потом деву по имени Мамилджи. Народ размножался и заселял всю землю по Амуру».

Старый нанаец, наш проводник по амурской тайге, глубоко затянулся дымом из своей коротенькой трубочки и надолго замолчал. Языки пламени вырывали из темноты лица сидящих у костра людей. Обступившие кругом деревья в бликах пламени казались фантастическими существами, которые внимательно слушали легенду. Было слышно, как внизу волны Амура набегали на берег и, поиграв среди громадных валунов, так же тихо откатывались назад. Много раз мы слышали эту древнюю легенду и не торопили нашего рассказчика. Его лицо мудреца, изрезанное глубокими морщинами, было погружено в раздумье. Нет, он вспоминал не легенду, потому что много раз рассказывал ее своим детям и внукам. Он думал о своем маленьком народе, о его прошлом и настоящем.

Постучав трубочкой о бревно и выбив остатки табака, рассказчик продолжил:

«Кадо сказал: «Есть три солнца на небе. Жить слишком горячо. Я хочу застрелить два солнца!» И он пошел к восходу. Вырыл яму, спрятался в ней. Увидел, как взошло первое солнце, и застрелил его. Выстрелил во второе солнце, но мимо. Третье убил. Одно среднее осталось.

Вода кипела — горой стала. Гора кипела — речкой стала. А пока камни не остыли, Мамилджи нарисовала на них птиц и зверей. Потом камни стали твердыми...»

Так вечным памятником о великих делах первого охотника и женщины Мамилджи остались древние рисунки, застывшие на гранитных валунах и скалах у нанайского села Сакачи-Алян. В этой нанайской легенде сделана попытка объяснить происхождение «писаных» камней, как их называют в народе, или петроглифов.

К нанайскому поселку Сакачи-Алян наша лодка пристала на закате дня. С воды виднелись домики на курьих лапках — свайные шалаши, освещенные последними косыми лучами солнца. Около одного из них сидели на корточках старик и старуха и курили свои длинные трубки. От этой мирной сцены веяло эпическим покоем и мудростью тысячелетий. Вдали виднелись высокие деревянные трубы, непонятным образом выраставшие не из крыши, а прямо из земли, на расстоянии нескольких метров от дома, а рядом с ними высились двускатные крыши нанайских жилищ.

В глубокой задумчивости мы долго стояли около построек, удивляясь простоте сооружения, в которой заложена большая мудрость жителей седого Амура. И только потом, когда посчастливится раскопать жилища раннего железного века, и будут обнаружены эти широкие лежанки, обогреваемые снизу дымоходом, станет ясно, в какие глубины истории уходит культура нанайцев. Этот древнейший в мире кан, сооруженный две с половиной тысячи лет назад дальневосточными народами, позднее будет обогревать жилища амурских племен — чжурчжэней, создавших в начале XIII века могущественное государство на Дальнем Востоке, а затем перейдет к их прямым потомкам — нанайцам. С Дальнего Востока кан распространится и в соседние страны — Корею, Маньчжурию и далее в Китай.