Ожившие (Полночь)
Шрифт:
– Он все равно не понимает тебя, – проворчал Вячеслав. Он незаметно вытер остатки рвоты с туфель – ему было стыдно за проявленную минутную слабость.
– Я бы обрубил веревки и уплыл отсюда на хрен, – вдруг сказал Эд. – Разве ты не видишь?!
– Я только вижу, что ты постоянно путаешься под ногами со своими советами, – с раздражением сказал Вячеслав. – Не мешай человеку отрабатывать свои деньги.
– Пять минут назад он был для тебя обезьяной, – напомнил Эд, но Бравлин отмахнулся от него, как от мухи.
Тем временем Папаша Дриппи перевел двигатель на холостые обороты, закрепил толстый трос к лебедке и принялся насаживать новый гарпун.
Акула словно
– Может, пора прекратить это? Слава, очнись!! – в панике закричала Татьяна, потирая ушибленную коленку. Ей с каждой секундой становилось страшнее. А что, если эта акула перевернет катер?! – Давайте возвращаться!
Грек взобрался на транец и, что-то беззвучно пробормотав, трижды выстрелил. Одна из пуль попала в глаз акуле, и та дернула головой, из дырки, как дым из сигареты, потянулась черная струйка крови, размываемая водой.
– Миуко итто, – хрипло сказал Папаша Дриппи, дрожащими руками приготавливая еще один гарпун. На этот раз последний. И он не имеет права промахнуться. Хосми йерко, не следовало ему начинать бой с Локхом. Но отступать уже было поздно. Он закрепил другой конец веревки на лебедке и приготовился к броску, внимательно следя за плавником.
Акула снова ударила в борт. Затем резко рванула в сторону. Один из тросов лопнул, но Папаша Дриппи был наготове и всадил в акулу четвертый гарпун. Острие попало прямо в жабры, застряв там намертво, и тело громадной рыбины вздрогнуло, будто наткнувшись на невидимое препятствие. Вода вокруг судна уже была вся красная от крови. Но, кроме этой загарпуненной белоснежной акулы и катера, поблизости не было ни души, никто из морских хищников не спешил, привлеченный запахом крови.
Издав ликующий возглас, Папаша Дриппи начал с усилием крутить катушку лебедки. Акула сопротивлялась, но она быстро слабела, и с каждой минутой ее попытки избавиться от гарпунов становились все более вялыми. Наконец ее тело подтащили почти к самому борту. Акула угрюмо колыхалась в воде, открывая и закрывая розовую пасть, будто хотела сказать что-то очень важное. Папаша Дриппи ткнул в нее багром, затем взял карабин, но, передумав, отложил его. Подбадривая себя гортанными воплями, он наклонился вниз с толстой веревкой, конец которой оканчивался петлей. Без особого труда подцепив хвост акулы, он быстро закрепил веревку на лебедке, предварительно отсоединив другой трос. Акула уже не сопротивлялась.
Вздохнув поглубже, грек начал поднимать добычу наверх. Татьяна стояла как окаменелая, настолько завораживающим было зрелище. Огромное тело акулы, казалось, заслонило все небо. Гарпуны торчали из нее, как ветки на дереве, и белое гладкое брюхо тут же расчертили широкие полосы крови, толчками выплескивающиеся из глубоких ран.
Папаша Дриппи что-то регулировал на мини-кране, и вскоре белый гигант висел прямо над палубой. Размеры акулы поражали – длина ее составляла не меньше пяти метров, ее нос касался палубы, хотя угол крана был на максимальной высоте.
– Теперь мы можем ехать домой? – дрогнувшим голосом спросила Татьяна. Ей никто не ответил.
Папаша Дриппи вышел из рубки, сжимая в руках длинный нож. Странно, но Татьяна видела, что в глазах охотника не было прежнего азарта, огонь, трепетавший в них пару минут назад, медленно угасал. Теперь там была безграничная усталость и… тревога?
– Я советую тебе сейчас отвернуться, – где-то над головой послышался голос Эдуарда. Она хотела спросить зачем, но было уже поздно. Папаша Дриппи точным движением рассек брюхо акулы, от анального отверстия до грудных плавников. Тело акулы изогнулось, и внутренности тяжелым мешком шлепнулись на палубу.
– Самка, – тихо сказал Эд. Он подошел к поблескивающим на солнце кишкам и прямо оттуда вытащил акуленка. Малыш был точной копией матери, только размером с руку. Ни слова не говоря, Эдуард бросил детеныша за борт. Потом наклонился, словно что-то искал. Через несколько секунд он обнаружил еще двух акулят, один из них к тому времени уже издох. Живого он тоже кинул в море. Вильнув хвостом, новорожденный малыш скользнул в глубину.
– Выживут. Если повезет, – сказал Эд, как если бы разговаривал сам с собой. Неожиданно он, прищурившись, поднял что-то с палубы. На его лице отразилось изумление. Ничего себе! Интересно, как эта штуковина оказалась внутри акулы?! Он убрал предмет в карман, потом посмотрел на Вячеслава. Вид у последнего был немного заторможенный, словно после наркоза. Бутылка виски в руке была почти пустой.
– Делай свою работу, охотник, – сказал Эд и ушел. Татьяна хотела пойти вслед за ним, но какая-то сила парализовала все ее конечности и заставила остаться на месте.
Невероятно, но вопреки всем законам биологии акула все еще была жива. Единственный уцелевший глаз медленно мутнел, но по телу время от времени проходила дрожь, и она шевелила плавниками, словно птица перебитыми крыльями. Их Папаша Дриппи обрезал в первую очередь.
Татьяне вдруг пришло в голову, что на воздухе акула быстро теряла свою природную привлекательность, эдакую зловещую красоту, присущую ей в родной стихии океана. Ее кожа быстро темнела, из белой превращаясь в грязно-серую, как раскисшие весенние сугробы, пасть широко открылась, обнажая багровые десны.
Папаша Дриппи вытер об штаны лезвие ножа, после чего принес из рубки стамеску и молоток. Он уже хотел приступить к делу, но акула неожиданно резко мотнула телом, толкнув грека с такой силой, что он опрокинул анкерок.
– Эвей, тьяссо! Локхом экилла, кио та, – выругался Папаша Дриппи.
Он уселся рядом на бочонок, закуривая десятую по счету самокрутку. Прошло десять минут, но акула все еще была жива. Татьяна стояла в каком-то трансе, при этом четко понимая, что сегодняшний день она будет помнить до самой смерти. Вячеслав с отсутствующим видом смотрел куда-то на горизонт и машинально, как робот, опустошал бутылку. Когда виски закончилось, он швырнул бутылку за борт. Папаша Дриппи невозмутимо курил, подростки убирали палубу, Вячеслав сидел и периодически икал, а акула все еще была жива.
Когда она наконец издохла, грек принялся с помощью стамески и молотка выковыривать челюсть. Он работал молча, с абсолютно безразличным видом, словно стоял перед зеркалом и стряхивал пылинки с костюма. Над тушей акулы немного покружили две заинтересовавшиеся чайки, но вскоре улетели прочь.
Когда Папаша Дриппи закончил, вся его рубаха была малиновой от крови. Во время работы он случайно повредил два зуба, но Вячеслав не стал возмущаться. Он вообще как-то незаметно осунулся и сидел на корточках, ссутулившись, будто больной. И когда Папаша Дриппи швырнул на палубу окровавленную челюсть, всю в ошметках мяса, он даже не поднял головы.