Пациент скорее жив

Градова Ирина

К концу рабочего дня ноги у меня гудели от бесконечной беготни, а результат оказался самый что ни на есть нулевой. Нет, мне, конечно, удалось-таки раздобыть требуемые медикаменты, но вот в том, что касалось расследования, я снова зашла в тупик. Наверное, я все же взялась не за свое дело: любая другая на моем месте уже давно нарыла бы какие-нибудь полезные сведения. За неделю пребывания в Светлогорке я только и смогла узнать, что со склада пропадают лекарства. На мой взгляд, это лишь означало, что среди персонала больницы имеется наркозависимый человек, у которого каким-то образом появился доступ к хранилищу.

Теперь я старалась как

можно реже попадаться на глаза Марине вечерами, чтобы ей вновь не пришло в голову потащить меня в бар. Поначалу я надеялась, что из ее пьяных разговоров мне удастся почерпнуть информацию, которую я смогла бы использовать в расследовании, но быстро стало ясно: Звонарева способна разговаривать только о себе.

Проходя по коридору к сестринской, я с удовлетворением заметила, что почти всех больных, поступивших утром, разместили в палатах. Коридоры от этого стали заметно шире! Однако три койки все еще стояли в проходах. На одной из них тихонько лежала старушка – божий одуванчик. Лет, наверное, восьмидесяти или около того, она молча смотрела в потолок. Когда я проходила мимо, пациентка взглянула мне прямо в глаза, и внутри у меня все сжалось в комок. Как она будет спать ночью в темном, холодном коридоре? Мимо постоянно будет ходить дежурная сестра или ординатор, свет приглушат, но не выключат, и бедняге придется спать в совершенно ужасных условиях. А в туалет сходить? Старой женщине наверняка приходится вставать раз по пять в течение ночи…

– Как вы? – спросила я, наклоняясь над койкой, на которой старушка казалась маленькой и жалкой, словно самодельная тряпичная кукла довоенных времен. – Вам дали снотворное?

– Да оно мне не помогает, дочка, – вздохнула старушка. – Но ты не волнуйся, я привыкла ночами не спать… Как тебя звать?

– Анна… Аня.

– А меня – Полина Игнатьевна Сапелкина.

Теперь вздохнула я: как только узнаешь имя человека, он тут же каким-то магическим образом перестает быть для тебя чужаком. Ты начинаешь воспринимать его как знакомого, хоть и видел всего несколько минут.

Подойдя ко второму посту, где сидела медсестра Наташа, я сказала:

– Слушай, у нас тут старушка лежит… Надо срочно что-то предпринять: она ведь так и загнуться может! Какие у нее показатели давления?

Наташа сперва одарила меня устало-презрительным взглядом, но потом все же соизволила порыться в записях.

– Сто пятьдесят девять на сто, – ответила она минуту спустя.

– Надо найти ей место в палате, – твердо сказала я.

– Да в какую? – раздраженно развела руками девушка. – Везде на две-три койки больше, чем положено. Случись какая проверка, нас же насмерть закошмарят!

– И все-таки нужно, – настаивала я.

– Ну, если сама найдешь – ради бога, только я об этом ничего не знаю. Так и скажу, если спросят!

Я быстренько обежала палаты, прикидывая, куда можно вкатить еще одну койку, и пришла к выводу, что Наташа права: места катастрофически не хватало! Картина в отделении напоминала полевой госпиталь где-нибудь в Чечне во время военных действий. Как можно в одну больницу свозить такое огромное количество больных, ничуть не интересуясь, могут ли их принять и обслужить достойным образом?! Теперь я начинала понимать, почему Марина похожа на выжатый лимон: работа в таком заведении, должно быть, высасывает все жизненные силы. Ведь если, как предупреждала Наташа, случится проверка, то все шишки упадут прямиком на голову Звонаревой: заведующая, разумеется,

скажет, что размещение пациентов – дело старшей медсестры, а сама она слишком занята, чтобы заниматься подобными мелочами.

И тут мне в голову пришла, как мне показалось, гениальная мысль: а сестринская, собственно, на что? Дежурная все равно сидит в коридоре и там же ляжет спать на диване. Сестринская до утра стоит запертая. Кроме того, в ней имеется туалет и умывальник. К сожалению, туда поместится только одна койка, да и то с трудом, иначе я попыталась бы разместить и две другие – в тесноте, как говорится, да не в обиде. Но я понимала, что удастся приткнуть в сестринскую только Полину Игнатьевну.

Когда я сказала об этом Наташе, та замахала руками:

– Да ты что, Анька, в самом деле? Марина нам голову снимет за такие дела!

– А если старушенция, скажем, коньки ночью отбросит – у кого голова полетит, а? – не сдавалась я.

– Ну смотри… Только я скажу, что ты это сделала, не спросив меня! – предупредила Наташа, сдаваясь.

Я радостно кинулась к Сапелкиной, по дороге перехватив Антона, который, похоже, и не собирался уходить: на нем по-прежнему был белый халат, а в руке он держал пакетик чипсов. Вместе с ним мы втолкнули койку в сестринскую и попытались расположить ее так, чтобы можно было беспрепятственно открывать и закрывать дверь.

– Ой, спасибо вам, ребятки! – радостно бормотала Полина Игнатьевна, вращая маленькой птичьей головкой и переводя взгляд слезящихся бесцветных глаз с меня на Антона и обратно. – Бог вас вознаградит!

– Ну, так это когда еще будет… – усмехнулся медбрат, многозначительно поглядев на меня.

– Вот, – спохватилась старушка, засунув руку в карман халата и вытаскивая две мятые пятидесятирублевые бумажки. – У меня больше нету…

– Да что вы, Полина Игнатьевна! – возмутилась я, отшатнувшись.

– Большое вам человеческое спасибо, Полина Игнатьевна, – перебил меня Антон, ловким движением фокусника выдергивая купюры из узловатых пальцев Сапелкиной. – А теперь – баиньки. Туалет – вон там. – И он ткнул пальцем в сторону маленькой дверцы.

Когда мы вышли в коридор, Антон вдруг развернул меня к себе одним резким движением: я и не подозревала в этом парне столько силы.

– Слушай, ты, Флоренс Найтингейл! – прошипел он, вцепившись в мои плечи с таким остервенением, словно собирался продавить их до самых костей. – Ты нам тут бизнес не порть: пришла без году неделя как, а уже пытаешься ломать устои, которые не ты создавала! Если хочешь здесь работать, заруби себе на носу: здесь каждый выживает, как может, и то, что дают эти тетки и дядьки, – наша единственная возможность существовать на ту зарплату, которую так «щедро» платит нам любимое государство!

– Но она же – одинокая пенсионерка, Антон! – пропищала я, тщетно пытаясь вырваться из цепких рук молодого человека. – Откуда у нее деньги?

– Она, между прочим, тут получает какую-никакую, а бесплатную жратву, койку и уход…

– Ага, какой-никакой, – выдавила из себя я.

– А хоть какой! – рявкнул медбрат. – Думаешь, я не знаю, кто ты такая? Без пяти минут зэчка, а все туда же – правду искать, да?

Я похолодела: откуда Антон мог узнать о том, что я рассказала только Марине? Странное дело: я ни на секунду не забывала, что Анна Евстафьева – всего лишь миф, легенда, и все же факт, что Антон Головатый в курсе ее проблем, неприятно меня поразил.