Пациент всегда мертв
Шрифт:
Майло отложил свой сандвич.
— Ты предлагаешь слишком много вариантов.
— А для чего же еще существуют друзья? Тебе, кстати, ранее попадались убийства, когда жертву насаживали на штырь?
— Нет. — Майло взял сандвич, и здоровенный кусок исчез в его пасти. — Как думаешь, презерватив принадлежал Гэвину или его принес убийца?
— Он был у парня в кармане, поэтому, вероятно, принадлежал ему.
— Значит, если цель убийства — девушка, то ковыряться в душе Гэвина — напрасная трата времени? Так ты считаешь? Я подумал, что врач Гэвина может оказать нам кое-какую помощь. И ты вроде бы ее знаешь.
— Я просто знаю, кто она такая.
— По радиовыступлениям?
Я спрятал губы за кофейной чашкой.
— Ты делаешь такое странное лицо, когда говоришь о ней, — покачал он головой.
— Она не из тех, к кому я посоветовал бы обращаться за помощью.
— Почему?
— Я не могу вдаваться в детали.
— Выкладывай в общих чертах.
Пять лет назад один не в пример другим чуткий судья попросил меня освидетельствовать семилетнюю девочку, угодившую в эпицентр отвратительного бракоразводного процесса. Оба родителя оказались профессиональными консультантами по вопросам брака. Это должно было бы послужить мне достаточным предостережением.
Мать — молодая, с измученным лицом, крайне запуганная женщина, выросшая в семье сильно пьющих родителей, которые с ней жестоко обращались. На момент нашего знакомства она и переключилась с брачных пар на работу с закоренелыми наркоманами в финансировавшейся округом клинике в Беллфлауэре. Экс-супруг, старше ее на двадцать лет, был надутым и не вполне уравновешенным сексопатологом, своего рода гуру со степенью доктора психологии, полученной в одном из университетов престижной Лиги плюща, и к тому же преподавал в институте йоги в Санта-Барбаре.
Эти двое не разговаривали более года, однако каждый настаивал на совместном попечении дочери. Организационно все было просто: три дня в одном доме, четыре — в другом. Ни один из родителей не усматривал проблемы в постоянном перемещении семилетней девочки за девяносто миль между глинобитным домом отца и унылой меблированной квартиркой матери в Глендейле. Естественно, в основе конфликта лежал календарь — кто получает четыре, а кто три дня, и как быть с праздниками. После двух месяцев горячих споров вопрос перешел в плоскость режима питания: мать ратовала за обычную диету, отец настаивал на строгом вегетарианстве.
На самом же деле проблема заключалась во взаимной ненависти и двухстах тысячах долларов, находившихся на общем инвестиционном счете. Кроме того, мать раздражали четыре "сексуально распущенные" подружки отца.
При оценке условий опеки я взял за правило беседовать с психологами, и у каждой из этих воюющих сторон было по таковому. Отца пользовал восьмидесятилетний индийский свами, который говорил по-английски с сильным акцентом и лечился от гипертонии. Я съездил в Санта-Барбару, провел два приятных часа в обществе дородного бородатого детины, надышался благовониями и ничего не узнал по существу дела. Отец не навещал своего аватару в течение шести месяцев.
— С вами все в порядке? — спросил я свами.
Он вышел из позы лотоса, сотворил что-то невообразимое со своим телом, потом подмигнул и улыбнулся:
— Что будет, то и будет.
— Есть похожая песня.
— Дорис Дэй, — сказал он. — Прекрасная певица.
Психотерапевтом матери была Мэри Лу Коппел, и она отказалась беседовать со мной.
Сначала Коппел полностью избегала меня, не отвечая на звонки. После моей пятой попытки дозвониться она перезвонила сама и все объяснила:
— Я уверена, что вы хорошо понимаете меня, доктор Делавэр, и знакомы с таким понятием, как "конфиденциальность".
— Но доктор Уэтмор дала согласие на беседу с вами.
— Боюсь, она не может дать то, что ей не принадлежит.
— А кто может?
В трубке послышался треск.
— Я не имею в виду юридический аспект дела. — Она немного помолчала. — Тереза Уэтмор крайне уязвима. Тед крайне агрессивен. Я уверена, вы все это знаете.
— Тед агрессивен физически?
— Эмоционально. И от него можно ожидать чего угодно. Мы с Терезой в конце концов добьемся положительных результатов, но это потребует времени. Я не могу рисковать, выпуская демонов на свободу.
— Меня заботит ребенок.
— У вас свои приоритеты, у меня свои.
— Доктор Коппел, я буду признателен вам за любой совет, который помог бы мне выработать рекомендации для суда.
Молчание на линии. Потрескивание статических разрядов.
— Доктор Коппел?
— Единственный совет, который я могу вам дать, доктор, — наконец сказала она, — бегите от Теда Уэтмора как от чумы.
— У вас с ним проблемы?
— Я никогда не встречалась с ним, доктор. И намерена продолжать в том же духе. — Она разъединилась.
Тогда я написал ей письмо, которое вернулось непрочитанным. Дело об опеке тянулось до тех пор, пока у Уэтморов не кончились деньги и их адвокаты не бросили это занятие. Судья последовал моим рекомендациям: прежде чем решать вопрос о совместной опеке, обоим родителям требовалось пройти специальное обучение по воспитанию детей. В любом случае еженедельные двухсотмильные переезды туда и обратно были не в интересах ребенка. Когда судья спросил, не хотел бы я выступить в роли педагога для этих родителей, я ответил, что готов представить список кандидатур на данную вакансию, и сразу стал вспоминать тех своих коллег, кто в последнее время мне более всех досаждал.
Через три месяца и Тереза, и Теддеус Уэтмор подали в коллегию психологов штата жалобы на мое неэтичное поведение. Потребовалось немало времени, чтобы отмыться, но в конечном итоге обвинения с меня были сняты как необоснованные. Вскоре после этого доктор Мэри Лу Коппел, казалось, оккупировала все мыслимые радиопередачи.
Специалист по семейным отношениям.
Майло прикончил свой сандвич.
— Похоже, милейшая особа. Что в ней интересует СМИ?
— Что Коппел захочет, то журналистов и интересует.