Падальщик
Шрифт:
— Ты что-то знаешь?!
Человек медленно произнёс:
— Он сражается. Насмерть.
— Где?!
Воин покачал головой:
— Вождь всегда ведёт свою битву. Мы не знаем.
Николай впервые взглянул на говорившего, едва сдержал возглас изумления. Ему было не до того, поскольку с его другом и братом по крови случилось что-то страшное, но сейчас… Прислушался к своим ощущениям и уловил лишь одно — Силу. Безмерную. Могучую. Но… Не слепую…
— Ты…
Горожанин прекрасно знал стоящего перед ним человека. Раньше. Кто же перед ним теперь?..
— Я — правая рука вождя. Его Меч.
Олеся вздрогнула, когда воин обернулся к ней, смерил тяжёлым взглядом, и мгновенно воздух сгустился вокруг молодой женщины. Снова взглянул на городского старшину:
— Она подойдёт.
— Для чего?!
— Вождю нужна поддержка. Его силы иссякают, но воин не может остановиться в битве. Иначе — смерть. Но даже вождь не является Богом. И всё, в конце концов, кончается. Мы поделимся Силой. Но кроме Силы нужна и душа. У этой женщины она есть. Если она согласна поделиться с вождём — ей помогут. Но нужно спешить…
Николай насторожился — его власти пришёл конец? И тут же разозлился сам на себя — какой же он подонок! Как только можно подозревать братьев?! Мотнул зло головой:
— Жертва?
Правая рука отрицательно качнул головой:
— Нет. Зов.
Вперил вновь тяжёлый взгляд в Олесю:
— Верни его.
— Но как?!
— Ты знаешь.
Перевёл свой взор на Николая, тот согласно кивнул, развернулся
Глава 26
…Весна в этом году была настолько бурной, что северяне просто давались диву: ещё никогда не было столь бурного паводка, а уже спустя неделю сопки стояли зелёные. Рыба шла такими косяками, что опущенное в воду весло выталкивалось на берег. Зверь тоже плодился с неиссякаемой скоростью. Буквально за недели долины наполнило множество самок на сносях всех видов живности, а самцы ходили тощими, зато с чувством собственного достоинства и выполненного перед матерью-природой долга. Стаи птиц паслись на своих угодьях, жирея не по дням, а по часам. Люди же… Впрочем, и они не отставали. Практически все женщины ждали детей, мужчины — охотились и занимались хозяйством, добывали пропитание, готовили товары к Большому Торгу. Прежняя столица страны, Москва, будучи удачно расположенной и к тому же лишившись узурпатора и освободившись, словно воспрянула, становясь самым большим торжищем в мире. Ничто не напоминало о жутком правлении герцога Волка, невысокого лысоватого человечка с рыбьими глазами и вывороченными губами. Он исчез вместе со своей гигантской, по тем временам, армией. Последние вести от завоевателей пришли из Карелии, где волки истребили всё население анклава до последнего человека. Потом войска двинулись дальше и… Исчезли. Показывая на громадную проплешину в карельских лесах, где не росло абсолютно ничего, а почва превратилась в стекло от жара, сравнимого с ядерным взрывом, проводники утверждали, что здесь находится могила пятнадцати тысяч человек. И они не лгали. Соединив Силу, воины ариев сожгли находников дотла. Правда, немного не рассчитав своих сил и зацепив при этом и землю… Люди словно воспрянули, сбросив ментальный гнёт нагов, они начали приходить в себя после всего страшного и непонятного, что происходило последнее время после чумы… В другом мире, на забытой во Вселенной и пространстве-времени планете, куда можно было попасть лишь телепортировавшись через порталы, открываемые ариями, также бурлила жизнь. Имея неиссякаемый источник энергии, поселенцы распахивали земли, приносящие по три урожая в год, разводили скот, добывали и перерабатывали полезные ископаемые. Население колонии быстро росло. И не только за счёт рождения детей, но и из-за того, что северяне старались привлечь к себе одиночек, да и некоторые поселения, находящиеся в неудобных и непригодных для жизни местах. Спасаясь от эпидемии, люди разбредались из городов, оседая зачастую в местах достаточно уединённых, но абсолютно непригодных для нормальной жизни, не говоря уж о земледелии или скотоводстве. Между тем запасы, оставшиеся от Старого Мира, подходили к концу, и прожить только на них было просто нереально. И это осознавали все, без исключения. Падальщики, как стали звать поисковиков, бродили по весям всех стран. Не соблюдая никаких границ, они искали пригодные стройматериалы, сырьё, топливо, вещи и технику. Естественно, и оружие с боеприпасами. Иногда сбивались в отряды, но практически никогда не нарушая мир. Другое дело, что иногда на их богатства, естественно по тем временам, зарились осёдлые, но это было редкостью, поскольку следом являлись либо мстители, либо место, где происходило ограбление, а тем паче убийство, объявлялось свободным от признания, и все его обитатели были вне закона, подвергаясь преследованию за своими пределами. Хватило пары случаев, чтобы такие дела прекратились, и то, как наказали нарушившего обычай гостеприимства, передавалось шёпотом из уст в уста, предостерегая горячие и особо жадные личности от необдуманных поступков… Кроме того, люди начали осознавать и другое — в одиночку не прожить. Во всяком случае, нормально. Одному не поднять поля, не суметь развести достаточно скота для прокорма, поэтому они начали объединяться, заново распахивать превратившиеся в целину поля, восстанавливать заброшенные фермы. Кое-где задымили трубы кустарных пока заводиков и фабрик. Всех сдерживал лишь недостаток энергии. Точнее, практически полное её отсутствие. Разрушились дамбы гидростанций. На передвижные генераторы не было топлива. Атомные станции, в принципе, могущие работать, были заглушены персоналом, когда стало ясно, что надвигается конец, а специалистов, могущих запустить их по новой, не осталось. Выжившим же было понятно без всяких объяснений, что неумелая попытка может закончиться ядерной катастрофой. Нефтяное же топливо было либо в огромном дефиците, либо пришло в негодность от времени. Так что человечество вновь оказалось в патовой ситуации. Разводили лошадей, быков. Но много ли можно вспахать на тягловой живой силе? За которой к тому же нужен почти человеческий уход? Скотину нужно кормить, содержать, беречь от болезней, лечить в случае болезни. А силы коня или вола не беспредельны… Да времени на то, чтобы вырастить лошадь или быка, требуется много, а земля ждёт, зарастает. Не лопатами же вспахивать огромные поля? Лишь чудом найденные ветряные станции да уникальные солнечные батареи могли вырабатывать электричество. А будучи немногочисленными, ценились на вес золота. Впрочем, потерявшего со смертью змеелюдов всякую ценность. Скорее, на вес топлива. Из запасников выводились древние паровозы, и умельцы пытались переставить их машины на тракторные шасси. Некоторые попытки были удачными. Некоторые — провальными. Паровики приспосабливали крутить генераторы. Это было лучшим выбором, чем пытаться тянуть локомотивом при помощи системы блоков и тросов плуги, пытаясь вспахать земли, расположенные вдоль древних железнодорожных путей. Пытались строить самодельные плотины на небольших речках и устраивать нечто вроде мельничных колёс для приведения генераторов в действие. Но… Увы. Всё было лишь полумерами. И даже не полу-, а гораздо меньшими долями… Тем удивительней стала весть, что торговцы северян продают невиданные даже в прежние, дочумные времена, источники электричества. Правда, цены они ломили огромные, но и товар стоил запрашиваемых денег. Единственное условие — не заглядывать внутрь, иначе… После пары катастроф, когда от любопытных не осталось абсолютно ничего, покупатели, наконец, вняли предупреждению, и мир начал постепенно оживать. Заколосились огромные поля, озарились светом в ночи деревни и города. Ожили фабрики и заводы. Уже не кустарные, а вполне сравнимые с прежними временами. Словом, мир восстанавливался. Понемногу, но всё-таки оживал. В сознании выживших произошли значительные перемены. Ушло в далёкое прошлое понятие национальности. Теперь понятие было одно — человек. А был ли он раньше русским или чехом, немцем или евреем — неважно. Договориться можно было всегда. И даже без слов. Жестами. Впрочем, и единый язык тоже начал постепенно вырабатываться. А поскольку больше всего выжило после чумы граждан бывшего СССР, то и язык межнационального общения прежней державы и занял место международного. Правда, значительно упростившись по сравнению с прежними временами. А ещё, и это было самым главным, те, кто выжил, были озабочены и тем, чтобы знания, полученные ими в дочумную эпоху, не угасли и не забылись, не канули в небытие, а передались будущим поколениям. Так появились школы, институты, университеты. Пока — небольшие. Даже крохотные. Но — появились. И это — радовало… А где-то на краю мира, на небольшом острове, над которым круглосуточно стоял световой столб, вечерами молодая, очень красивая женщина вывозила инвалидную коляску, на которой безмолвно и неподвижно сидел мужчина с пустыми глазами. Иногда он шевелился, и тогда сердце той, кто вёз коляску, замирало от ожидания. Но — тщетно. Её подопечный был по-прежнему погружён в непонятное оцепенение, из которого его никто не мог вывести. Она брила, мыла, кормила Михаила, но тщетно: мёртвый, ничего не видящий взгляд. Ледяное окоченение тела. Оно не проходило, несмотря на все старания… Тогда, когда ей сказали вернуть вождя, она пыталась… Старалась припомнить и применить всё, что могло прийти только в голову. Но тщетно… Правая рука вспылил, едва не убил её. Но Левая рука, Щит Вождя, остановил горячего воина, что-то прошептав ему на ухо. И тот подчинился. Николай, староста горожан, открыл портал, и её вместе с Михаилом перевезли на остров, где они и остались. Иногда горожанин приходил, рассказывал новости, привозил с собой дочь Олеси да сына островитянина, который рос не по дням, а по часам, как в сказках. Но всё оставалось тщетным — всё то же ледяное оцепенение… Горожанин бессильно сжимал кулаки, с укоризной смотрел на молодую женщину. Ей казалось, что староста хочет что-то подсказать или посоветовать, но не может… Вновь вспыхивал портал, и гость уходил обратно… А она оставалась с неподвижным телом, когда-то бывшим человеком… Олесе было тяжело. И страшно. Её любимый человек был растением. Мало того — словно сделанным из льда. Сколько она ни мерила температуру, та оставалась постоянной — минус семь. Капли воды конденсировались на его коже, но грудь мерно вздымалась, гоня кислород в лёгкие. Мужчина не ел. Во всяком случае, ни одна попытка накормить или напоить его не увенчалась успехом. Рот просто не раскрывался, несмотря на все усилия. Но вместе с тем он не худел, оставаясь по-прежнему таким же, как и до того, как всё началось… Женщина везла его в коляске по дороге. Иногда привозила на уже начавший подгнивать причал, и тогда его грудь начинала шевелиться сильнее, но больше — ничего… И вновь Олеся с трудом переваливала большое тело на кровать, обтирала его полотенцем, чтобы убрать влагу, оседающую на коже мужчины. Накрывала электрическим одеялом, включала нагрев, в тщетной попытке согреть… Лишь небольшие кучки снега в его комнате говорили о том, что очередная попытка не увенчалась успехом…
…Что такое Бездна? Ничто. А что такое Ничто? Бездна. Есть ли выход из ниоткуда? И дорога из никуда? Жизнь или смерть? Разница? В чём различие между двумя сущностями одного и того же? И время летит сквозь живое и неживое, одинаковое для обоих состояний вещества…
…Прошло лето. Пролетела осень. Наступила зима. Вождю выделили долю. И двое суток воины забивали кладовые подземелья бочками, ящиками, бидонами и мешками. Таскали туши животных и диких зверей, с одобрением глядя на то, как всё устроил здесь Михаил, и с укоризной на не сумевшую оживить его Олесю. Пришла в гости Ирина, её дочь. Причём сама. Без сопровождения взрослых, и её мама со страхом заметила, что её родная кровинка сильно изменилась. Настолько сильно, что уже и непонятно, можно ли считать её родной дочерью. А ещё Олеся поняла, что теперь и её дочурка может очень многое из того, на что способен был лишь когда-то Михаил… Дочь с осуждением смотрела на мать. Целыми днями просиживала в комнате островитянина, не обращая ни малейшего внимания на холод. С матерью было некое отчуждение. И как та ни пыталась, общего языка со своей уже восьмилетней дочерью она найти не смогла. То, что было интересно для взрослой, её ребёнку казалось лепетом младенца. А что интересовало девочку, было абсолютно непонятно матери. Их пути расходились. Навсегда, как подозревала Олеся, плача от безысходности в подушку… А утром поднималась как ни в чём не бывало. Массировала под глазами кожу, чтобы дочь не могла заметить слёз матери. Споласкивала лицо ледяной водой. Готовила еду. Кормила Ирину и собак и ела сама. Потом — обтереть Михаила. Сменить ему бельё на кровати. Прибраться. Постирать. Вывезти безвольное тело на воздух. Снова вернуться. И опять по новой… А дни летят один за другим, и близится Новый год…
…Ёлка, украшенная игрушками. Щедро накрытый стол. Негромкая музыка, льющаяся из динамиков богато украшенного хромом музыкального центра. Три фигуры за столом: одна — неподвижная, безмолвно застывшая в кресле. Вторая — стройной шатенки в длинном вечернем платье прежних времён. Третья — небольшой угловатой девочки-подростка в брючном костюмчике, излюбленной одежде Ирины. И — две собаки в углу, возле больших мисок, наполненных мясом. Колли с сединой в густой рыжей шерсти. Немецкая овчарка почти чёрного окраса. Оба пса тоже грустны. И за столом тишина, не нарушаемая никем, кроме магнитофона…
— Мама?
— Что, милая?
Ирина нахмурилась, глядя на Михаила, потом перевела взгляд на мать:
— Ты долго будешь издеваться над ним?
— Что?!
И — сорвалась, едва не забилась в истерике, буквально выкрикивая слова, рвущиеся из глубины сердца, выплёскивая наболевшее наружу:
— И ты тоже?! Все чего-то ждут от меня! Говорят, что лишь я способна его вернуть! И я готова! На всё! Разве стала бы чужая ему столько мучиться?! Или ты считаешь, что лишь по собственной прихоти я держу Мишу в таком состоянии? Да если бы я могла! Если бы только знала, как его сделать нормальным человеком!..
…Первый всплеск эмоций прошёл, и молодая женщина ощутила внезапный упадок сил, рухнула на стул, рядом с неподвижным телом, разрыдалась, ощутив ледяной холод кожи, которой случайно коснулась…
…Тьма… Свет… Холод… Тепло… Странные понятия… Что это за ощущение?.. Нечто неприятное… Жжение… Осязательный фактор человеческого тела… Человеческого… Симметрия… Двоичная система размножения… Нормальная температура тела — девять гроссов. Пульс — 22 гросса. Рост… При чём тут гроссы?! Это не их единица измерения… Хруст корки, заковывающей память… Слуховая галлюцинация… Что это за шум? Безмолвный крик? Оксюморон. Какое странное слово… Непонятно… И так раздражающее осязание…
…— Тебе ещё не надоело?
— Что ты хочешь, Мать Богов?
Грохот множества голосов, сливающийся в один звук…
— Отпусти человека.
Ленивая, сытая усмешка в ответ:
— Не хочу. Мне нравится это тело. Я дал ему силу.
— И что? Приносить боль и мучения всегда было твоей слабостью, Сын. Откуда у тебя эти желания Нагов?
— Оскорбляешь, мать…
— Говорю правду. Истинный арий не способен причинить зло. А что делаешь ты? Создав героя, убиваешь его.
— Истинный герой обязан быть мёртвым. Потому что живые герои ведут себя как обычные разумные, Мать Богов. Они питаются, любят и ненавидят, испражняются и пачкаются. А герой по определению не может быть равным среди равных…
И горькая гримаса боли на лице невыносимо прекрасной женщины:
— Когда ты стал таким, Сын?..
…— Я не знаю, что мне делать, Ира! Не знаю!..
…Капли слёз, падающие на его кисть… Едва слышимый треск, словно лопается корочка льда… Незаметное глазу движение пальцев… Поначалу… Потом вздрагивает рука… Пустые глаза начинают оживать… Наливаются разумом… Белая, мёртвая кожа розовеет, наливается теплом… И это тепло медленно расплывается по всему телу… А женщина ничего не видит, исступленно стуча по поверхности стола на глазах осуждающе смотрящей на неё дочери… И вдруг сильная рука ложится на её голову, пальцы, тёплые добрые пальцы взъерошивают её волосы, потом ладонь привлекает к себе, а дочь внезапно срывается со своего места, и на её лице осуждение сменяется непрерывной гаммой всех чувств, от радости до надежды. А щека уже касается сильной груди мужчины, и ухо слышит глухой стук могучего сердца… И — тепло. Нормальное, человеческое тепло… Живого человека… Несмелый взгляд поднимается выше, упирается в его стального цвета глаза, и безмерная доброта в ответ. Никогда ещё он не смотрел на неё так! Ни разу. С сожалением. С удивлением. С презрением. Но вот именно так — она не припомнит. Словно совсем другой человек. Не тот, которого она знала до сегодняшнего момента. А ведь так и есть! Пройдя через неведомое ей, Михаил стал другим человеком. Совершенно не похожим на себя прежнего. Откуда же он вернулся? Из какой бездны? И почему пустая оболочка вдруг наполнилась жизнью? Но ей — всё равно. Главное, что вот он, здесь. Рядом с нею…