Падальщик
Шрифт:
— …Дурочка… Ты всё-таки большая дурочка… Сколько ты у меня прожила? На острове?
— П-пять м-месяцев…
— Я хоть раз тебя или Нию пальцем тронул?
— Н-нет…
— А Иринку?
— Т-ты к ней лучше относился, чем Рамзан…
— Это кто?!
— М-муж… Бывший… Он…
— Ясно.
Словно припечатал, и хвала Богам, что она не видела сейчас его глаз…
— Есть хочешь?
— Я… Не буду. Ты ешь. Ты мужчина… Тебе силы нужны… — И со страхом ощутила его закипающий гнев.
— Ты опять за своё?! Будешь! Как миленькая! И попробуй только отказаться!
— Но… Как же?..
— Молча. Ясно? Это мой край. Моя родина. И здесь порядки устанавливаю я и те, кто родился
— П-поняла…
— Так что будешь есть как миленькая! Потому что я этого и хочу, и требую от тебя!
— Д-да…
— И ещё запомни навсегда — я тебя никогда пальцем не трону. Клянусь!
Чуть помолчал, потом добавил:
— Большего я тебе обещать не могу…
Ещё немного времени спустя:
— По крайней мере — пока…
— Я… Понимаю… Слишком мало времени прошло… Но тебе ведь и о сыне надо заботиться… А Ирина уже большая… Самостоятельная… Она поймёт…
— Уже поняла. Но… Это в будущем. Сейчас Ратибор вместе со всеми. Там… — Показал пальцем в сторону котлована. Олеся, конечно, через нейлон палатки видеть не могла, но догадалась.
— Я поняла… Ещё утром мне сказали, что твой сын тоже вместе со всеми уходит. Чтобы народ чего не подумал плохого… Просто… Может, позже… Если выживем…
Его ладони прижали её к крупному телу чуть сильнее. Но только чуть:
— Не выживем. А победим. И по-другому быть не должно!..
…Когда рассвело, он вытащил её наружу. Просто заставил. От свежего воздуха закружилась голова, и она опустилась на снег, прислонившись к брустверу прокопанного входа в палатку. Сам же Михаил возился со снегоходом, подняв капот и что-то бормоча себе под нос. Что — она не разобрала. Судя по всему, что-то техническое. Какой-то там вариатор… Свечи… Потом вместе разбирали палатку. Заново упаковывали бортовые сумки. Плотно замотал ей голову её же платком, словно паранджу надел. Только одни глаза оставил незакрытыми, но предупредил, чтобы из-за его спины не высовывалась. Усадил сзади. Завёл мотор. Тот голосисто завизжал поначалу, но потом стал работать потише. И одновременно начало нагреваться сиденье. Затем Миша выкрутил рукоятку справа, перекинул какой-то рычажок и плавно тронулся. Поначалу… Зато потом… Бесконечные прыжки, подпрыгивания, трамплины… Это был настоящий ад! Зато он был рядом с ней, и именно его она обнимала за пояс, и именно он заботился сейчас о ней, как о своей… женщине… А потом они вылетели на берег залива, и на той стороне показался город. Немногочисленные огни ярко горели. И хотя их было совсем чуть-чуть, но именно их вид придал ей сил и уверенности, что всё будет хорошо… Так и оказалось. Спустя сорок минут они пересекли реку по мосту, и тогда Олеся вспомнила, что в прошлый раз приезжала с ним по нему… Потом — остовы домов. Ещё один мост, через железнодорожные пути, как ей помнилось. Дальше — быстрый подъём и чехарда зигзагов между домами, пока не оказались на большой, по городским меркам, площади. Там уже их встретили. Нет, она не замёрзла. Просто от неподвижного сидения и тряски всё тело болело и затекло. Поэтому ему пришлось нести её в дом на руках. От малейшего движения тело пронзала острая боль, заставлявшая её стонать… И ту девушку Олеся тоже вспомнила. Официантка из кафе, где её показывали городскому старшине… Увидев её на руках, та ахнула, засуетилась, велела положить на постель, стала раздевать. Сама молодая женщина не могла даже пальцем двинуть… Потом растирали спиртом, пока тело не начало гореть. Ей было ужасно стыдно, что Михаил остался в комнате. Но он не смотрел на её тело, жадно осушая кружку за кружкой горячего кофе, а его ноги, босые, стояли в тазике с горячей водой, в которую насыпали горчицу, и её терпкий запах щекотал ноздри. Постепенно Олеся задремала, и сквозь вату сна до неё доносились голоса, звучащие эхом…
— Она уснула. Где-то я её видела…
Михаил улыбнулся в ответ:
— Не психуй. Всё нормально. Николай и люди уже прибыли и обустраиваются. Завтра будут нарезать поля, а потом вспашка пойдёт. Так что к весне у нас будет первый урожай.
— Твоими бы устами… Стой! Не уходи от ответа.
Мужчина снова улыбнулся:
— Да уж… Теперь совсем меня не боишься?
Лана покраснела — она вспомнила, какой при первой их встрече он внушил ей ужас… Сейчас-то уже привыкла, а когда стала женой старшины — узнала многое. И удивляется до сих пор. Тащить на своих плечах такую тяжесть! Знания давно умерших эпох, защиту человечества… Это сейчас у него есть друзья и единомышленники. А ведь поначалу… Она передёрнула плечами, и Михаил сразу насторожился:
— Ты чего?
— Так. Не обращай внимания. Так где, говоришь, я её могла видеть?
Мужчина вздохнул:
— Ничего от тебя не утаишь… Из деревни она. Одно время я нанимал её на зиму. Вместе с той рабыней, что спас от нага…
Девушка хлопнула себя по лбу:
— Точно! У вас же тогда ничего не сложилось, и ты отправил её домой, к родителям. А потом и притащил всех сюда… Но подожди, она же должна была отправиться вместе со всеми!
Мужчина махнул рукой в отчаянии, переступил распаренными ногами в тазике…
— Сбежала с переноса… И едва не отправилась на тот свет. Как жива осталась — непонятно.
Внимательный взгляд голубых глаз в ответ, потом лёгкая улыбка заиграла на полных, красиво очерченных губах:
— И пришла к тебе?
— Скорее, я к ней. Вытащил из водоворота…
— Понятно. Но осталась она из-за тебя.
Это была не простая констатация факта, а утверждение. Что он и подтвердил лёгким наклоном головы. Улыбка Ланы стала лукавой:
— И никуда ты не денешься…
Михаил пожал плечами:
— Сначала нужно выжить. А там — посмотрим. И ещё… Ты же знаешь, что мне с вами не везёт… Старое проклятие…
— Скорее, посыл нагов. Они тебя чуют, но не видят. Точнее, видят, но силёнок у них маловато. И потому обрушивают свой страх на тех, кто рядом с тобой…
— Возможно. Но…
— Если ты будешь жить с ней в Новых Землях, то всё будет нормально.
— И ты туда же?! Просто дочка мне её… Прикипел, короче. Как родная Иришка мне. Как собственная. А вот мама её… Равнодушен. Абсолютно.
Острый взгляд из-под нахмуренных бровей, исчезнувшая улыбка. Затем тяжёлый вздох:
— Стерпится — слюбится.
— Да не могу я так… И грех её смерти брать на душу не хочу… И так девчонке в жизни не повезло… Ещё и жить с человеком, который её не любит.
— Зато она тебя — очень… Сразу видно, если на такое решилась. И знаешь что?
— Что? — эхом откликнулся он.
Лана снова улыбнулась, только немного грустно:
— Мне почему-то кажется, что её любви хватит, чтобы в конце концов и ты её полюбил. Может, так и будет. А может — нет… Надо выжить для начала… Там — увидим. Будущее покажет.
— Выжить — легко. Склонить голову. Встать на колени. Умолять о пощаде. Герцогу нужны рабы? Нужны. Зачем ему безлюдные земли? Но это — не по мне. Да и остальным тоже. Сама видела — даже вольные и одиночки пришли на зов, узнав о том, что будет весной.
— Как только они поверили…
— А такими вещами не шутят. Те, кто лгал, — давно уже умерли. Сейчас слово ценится гораздо больше всего остального.
— Согласна.
Она тоже кивнула. Потом поднялась со стульчика, на котором сидела, когда растирала Олесю, накрыла молодую женщину тёплым покрывалом: