Падальщик

Авраменко Александр Михайлович

— Значит, скоро Петрозаводск…

— Да. Неделя. Максимум — десять дней, и наги войдут в город. Городские старшины думают откупиться…

— Глупцы! Совсем жиром заплыли!

Отвернулся к колосящимся полям, несколько минут смотрел на бегущие волны колосьев. Потом глухо ответил:

— Что бы там ни происходило, Миша, — стисни зубы и молчи. Не лезь в пекло. Лишних не спасёшь, а сам — погибнешь. Не по-людски народ на смерть обрекать. Но выбора у нас нет.

— Понимаю. Потому и… Тяжко мне, Коля. Очень тяжко. Этот герцог словно с цепи сорвался. Каждый день жертвоприношения, ритуалы, казни. Публичные пытки — норма. Зомбирует народ. Те и прут вперёд, как чумные. Что бойцы, что рабы. Тем более что последним волю пообещали… Так что…

— И ты сомневаешься?! — громовым голосом рявкнул Николай: — Они же заодно идут! Так что передай воинам мой приказ — не щадить!

— Пока не поймут. Рано, Коля…

Задумчиво вновь взглянул на поле, по которому ветер гонял жёлтые волны пшеницы. Глухо добавил:

— Вот после Карелии… Читал, не помню где, что политику нельзя делать чистыми руками. А теперь вот — убедился

на собственном опыте… Тем более что Волк собирается там провести Ритуал Обращения…

— Это ты брось, арий! Не твоя вина, что тебе не поверили. Слова — это слова. Они привыкли сидеть на заднице, к своему дому, своему укладу жизни. А тут появляются какие-то с Края мира, начинают страшные сказки рассказывать. Да ещё главный у них не человек. Вот и… Одно дело, что где-то, как-то… Авось пронесёт. Старшие у нас умные и хитрые. Договорятся. Так они рассуждают. Не все, конечно, но в основном. Может, десяток-другой молодых и иначе думают, да им слова нет. Вот когда жареный петух в задницу клевать начнёт — тогда вспомнят твои слова. Да поздно будет…

И без всякого перехода:

— Твои бегут.

— Твоя тоже.

И верно, на холм неспешно поднимался лёгкий вездеход, в котором сидело трое: две женщины и девочка лет шести-семи на вид. Одна из женщин была беременна, поскольку выпуклое пузико явственно выдавалось под широким платьем.

— Кого ждёте?

— Мальчик будет. Все врачи так говорят. Да мы ультразвуком просвечивали…

— Это хорошо.

— А ты как с Олесей?

Островитянин махнул рукой.

— Да никак, почитай. Дочка у неё — чудо. Жалею, что у меня такой не родилось. А сама…

— Не пойму, чего тебе не хватает? И красавица, и хозяйственная, и влюблена в тебя по уши. Давно бы уже…

Снова махнул рукой, и, не дождавшись ответа, бросился навстречу остановившейся машине, легко выхватил с сиденья залившуюся краской супругу, бережно поставил на землю, поцеловал в щёчку, бережно погладил по животику большой ладонью. Олеся и Ирина вылезли сами, и девочка прилипла к дяде Мише, обняв его за ноги. Но ненадолго. Сильные руки подхватили ребёнка и усадили на плечи, затем он поздоровался:

— Привет. Как дома?

— Нормально. Старики справляются пока.

— Хорошо. Вот разгребёмся — приеду помочь им по хозяйству…

Молодая женщина залилась краской радости.

— Да…

— Хватит. Сказал — приеду, значит, приеду. Мне такая работа в радость, в отличие от войны…

Молодая женщина шагнула вперёд, прижалась к мужчине, положив голову ему на грудь, но он отшатнулся. Очень аккуратно, чтобы не напугать ребёнка резким движением.

— Прости. Позже. Когда всё закончится.

Олеся опустила голову, резко смахнув непрошеную слезу — ну почему он такой?! Ну и пусть! Всё равно…

— Пора отправляться.

Снял девочку с плеч, поставил на землю, присел на корточки, заглядывая ей в лицо:

— Что, малышка? Мне уже пора.

Та насупилась:

— Дядя Миша, а когда ты надолго приедешь?

— Скоро, Ирочка. Вот поверь — уже немного осталось. Держи.

Вытащил из кармана небольшую плитку шоколада, протянул девчушке. Миг, и та заулыбалась — редкое лакомство! Особенно по нынешним временам, мгновенно разорвала обёртку, вгрызлась в светлую плитку зубками и уже не обратила внимания на то, как мужчина попрощался с дядей Колей, кивнул головой тёте Лане, затем взглянул на маму:

— Может, останешься?

Та отрицательно мотнула головой, погладила дочку по непослушным волосам, шагнула к дяде Мише. Тот произнёс короткую фразу, вспыхнул яркий свет, и они с мамой шагнули внутрь сияющего окна, через которое можно было разглядеть бескрайние снега…

Лана вздохнула, прижалась к мужу:

— Жалко её.

— Жалко… Только ведь парень через такое прошёл… Боится он за неё. Вот и не подпускает. Когда с нагами покончит — тогда всё сладится. А пока — боится девочку сиротой оставить…

— С сыном сутки просидел. Гулять с ним ходил.

— Он же отец.

— Хоть бы они уцелели…

— И победили…

…Альберт Квакин был удачливым человеком. Перед самым началом чумы он владел «цехом». Так назывались нелегальные заводики, существующие втайне от властей. На них шились «фирменные» шмотки: джинсы, сумки, толстовки. В мастерах проблем не было. Сложности начинались с сырья, которое практически невозможно было найти. Впрочем, Альберту повезло — будучи в отпуске на «югах», он познакомился с двумя ушлыми дельцами, заведующими одной из торговых баз, имевшими допуск к импортному сырью, поступающему на одну из московских швейных фабрик, выпускающих лучшие отечественные джинсы. Слово за слово, словом, верно говорят, что вора вора видит издалека. Одни стали поставлять сырьё. Второй его перерабатывать. Оставалось найти сбыт. Решить извечную проблему всех нелегалов-цеховиков. Нет, продать десяток-другой штанов под видом импорта на рынке легко. Главное, не светиться на одном месте, распихивать товар по разным местам. Но когда речь шла не о десятках, а о сотнях штук изделий… Да ещё разного ассортимента… Но тут на помощь пришли «гости с юга»… Они скупали всё оптом, не торгуясь. Да ещё и просили увеличить объёмы. Впрочем, аппетиты росли не только у продавцов и поставщиков, но и у самого владельца нелегального цеха. Он начал увеличивать объёмы производства, но тут грянул первый гром. Однажды вечером его подстерегли у подъезда. Пара вёртких скользких юношей в остро модных курточках из кожзаменителя и широченных клешах. С «одесским» блатным акцентом ему заявили, что дяденька поступает плохо, и дали срок и непомерный штраф. Якобы проценты за использование чужой территории, находящейся в их ведении. С преступностью Алик столкнулся впервые в жизни и едва не наложил в штаны прямо в подъезде. Различных сказок про «блатных и воров» он

наслушался ещё в пионерском лагере. Да вдобавок у него перед носом повертели опасной бритвой… На его счастье, уголовники дали ему время, чтобы собрать деньги, и к тому же должен был явиться один из крупных покупателей… Словом, при передаче товара Ваха обратил внимание на грусть производителя столь ценного, качественного и, главное — недорогого по южным меркам товара и поинтересовался причинами… Альберт почему-то рассказал… Южный гость ненадолго задумался, потом попросил возможности позвонить. Кавказца провели в кабинет, где был установлен телефонный аппарат, и тот принялся соединяться по межгороду… Через пару минут разговора на родном гортанном языке Ваха положил трубку, согрев скупое сердце хозяина, обливавшееся кровью от грядущего разорения, радостной вестью… Потом была встреча в ресторане, которую назначили те же юнцы уголовного вида. Альберт отдал вручённый ему кавказцами чемоданчик, но неприятности только начинались… Его усадили в ржавую «Волгу» и куда-то повезли. Мол, «авторитет» желает познакомиться лично. Плутали по городу долго, потом выехали за него, словом, Квакин понял, что его просто будут убивать, заметая следы. И не ошибся. Заехав в глухое место, юнцы вытащили толстячка из салона и начали откровенно издеваться, рассказывая, как сейчас его кончат… Но тут из кустов абсолютно бесшумно и непонятно как появились люди… Вначале просто шестеро с автоматами. Потом появились ещё трое. Причём двое волокли третьего. А потом пришёл ещё один с мешком, полным круглых предметов. Альберт подумал, что там для чего-то футбольные мячи, но… Приезжие разожгли костёр, и тот, у кого был мешок, вытряхнул его содержимое на осеннюю листву. И Квакин сомлел — там были головы. Отрезанные человеческие головы. Неизвестный и юнцы, которых связали, забились на земле при виде этой картины. Но, как оказалось, представление только начиналось… Альберта привели в сознание при помощи нашатыря, а дальше… С юнцов содрали одежду и над ними склонились по два джигита… И начали сдирать с тех кожу. Живьём… Чтобы те сильно не орали, предварительно вырезали им языки… Процесс был очень долгий, но давал понять, что делают это южане не в первый раз, поскольку жертвы были в сознании до самого конца, пока с сочным жирным чмоканием кожа не слезла с блестящих окровавленных тел, хлюпнув напоследок. Когда Квакин терял сознание при виде происходящего, его снова откачивали нашатырём, и процесс продолжался, поскольку экзекуцию приостанавливали на медицинские процедуры… Ну а последнего, который, кстати, и оказался тем самым местным «смотрящим», просто распилили двуручной пилой. На части. Постепенно… Дальше — все останки сложили в мешки и утопили в том самом лесном озере, которое должно было стать могилой Альберта… После этого Петрозаводск стал считаться самым спокойным городом страны, и милицейское начальство давалось диву, отправляя «наверх» реляции с нулевыми показателями, радуясь посыпавшимся на них наградам… Так прошло года два, пока не началась чума… Альберт работал, его прибыль росла, обороты и производство тоже… Только вот он стал до колик бояться темноты, и долгое время не мог спокойно спать, потому что каждую ночь ему снилось то, что пришлось пережить на той поляне…

…Но теперь, похоже, его удача кончилась, поскольку подходила его очередь… Толстяк по-прежнему, несмотря на то что пришлось пережить за пять лет после чумы, поскольку болезнь его миновала, а благодаря нажитым за годы криминального бизнеса связям, запастись очень и очень многим до окончательного конца… Квакин отрешённо взглянул в яркое сочное небо, наполненное белыми облаками… Надо было послушать северян, так нет… Думал, обманывают. Хотят лишить его власти, отобрать нажитое и добытое… А теперь… По ушам резанул дикий вопль очередного казнимого. Того насаживали на кол. Большой, толстый, из неструганой ёлки… С кого-то, как тогда… Сдирали живьём кожу… Распиливали на куски… Давили гусеничным трактором, уложив в ряд на асфальте площади, куда согнали абсолютно всех выживших горожан: детей, женщин, мужчин… Детям было хуже всего — словно в страшных сказках, их насаживали на колья или трубы и жарили ещё живых, а потом… Ели… Кое с кем из женщин помоложе поступали точно так же… Удивляться, люди ли это, сил уже не было… Да, наступала его очередь… Как городскому старшине казнь ему подготовили особую… Уже булькала вода в громадном, непонятно откуда взятом котле… Альберту приковали руки и ноги обычными наручниками к большому деревянному кресту, затем срезали бережно, чтобы не поранить кожу, одежду. Ухмыльнувшись, главный из палачей демонстративно всыпал в кипящую воду пачку обычной поваренной соли, потом махнул рукой помощникам, мол, давай…

…Квакин мучился недолго. Сердце не выдержало. Да и сложно было подобное вытерпеть даже более сильному и молодому… Городского старшину Петрозаводска армия герцога Волка сварила живьём, причём частями. Опуская в кипяток то одну часть тела, то другую… Альберт скончался после того, как у него отрезали и съели на его глазах его собственные ноги…

…Промозглое весеннее небо. Серые низкие тучи. Снег пополам с дождём падал на груды изуродованных трупов, кучи объеденных человеческих костей, внутренности, выброшенные за ненадобностью, насаженные на колья мёртвые тела… Небольшой строй молчал, потрясённый жуткой картиной. Подобное не могли сделать люди. Просто не могли, ибо не один нормальный человек не способен на подобное изуверство… Дети. Старики. Женщины. Почти пять тысяч трупов. Может, больше… Как определить, скольких людей съели, если холм из обглоданных костей возвышается почти на четыре метра в высоту? Пирамида отрезанных голов — на семь. Снятая с людей кожа, уже заскорузлая от крови и тронутая тленом разложения, разбросана по всему городу немаленьких размеров. Аллея кольев с насаженными на них людьми протянулась по всему центральному проспекту… Никого живого. Ни людей, ни животных, даже вездесущих крыс. Ничего. Мёртвая земля… В полном смысле этого слова.