Падальщики. Непогасшая надежда
Шрифт:
От вина такого похмелья совершенно точно не случается.
Особенно после того дорогого вина, что мы бы пили тут втроем, закусывая моим ягодным пирогом в параллельной жизни, где Фунчоза стоит под дверью и ждет соль.
9 декабря 2071 года. 13:50
Хай Лин
Я нашла батончики на прежнем месте - в полу кухни под доской. Я специально их туда запрятала, чтобы вытаскивать по несколько штук за визит. Это - батончики с надписью «мюсли». Федор сказал, что это какая-то смесь зерновых с медом и орехами. Я до сих пор не попробовала ни один из них, потому что больше их нигде нет, а я храню их для отца. Он говорит, что они похожи на те батончики, которыми его кормили пришельцы, и когда он их ест, он
Мой отец - сумасшедший. Так говорят на базе.
Они зовут его тронутым, потому что он постоянно говорит о том, что прилетел с неба, что он долго жил с пришельцами, что его доставили сюда на падающей звезде. Над ним, разумеется, смеются. Раньше мне было стыдно. Но с годами я озверела. Нынешняя жизнь закаляет не по-детски.
Мой отец часто зовет меня Бай-Хуа в честь девушки из маньчжурской легенды. Она с детства больше увлекалась мечами да драками, нежели куклами и плетением, а потому отец отправил ее на службу солдатом. Бай-Хуа была славным воином и вскоре стала главой целой китайской армии, которая защищала свой родной город в образе духа даже после смерти.
Интересно, что отец ничего из своей жизни вспомнить не может, но вот имя из легенды запомнил. Ее мне мама рассказывала, когда я была еще совсем маленькой. От мамы у меня всего пара воспоминаний осталась.
Нет ничего важнее семьи в жизни. Тем более в эпоху выживания, когда мы все одинокие сироты. Судьба отбирает у нас родителей, братьев-сестер, детей... Безжалостно так отбирает, неожиданно, ты и опомниться не успеешь, как рядом стоящая мама уже лежит на больничной койке, отхаркиваясь кровью и легкими, пока пневмония от подземной сырой жизни убивает ее на твоих глазах. Эти картины сильно бьют по детской психике. Да даже по взрослой хлещут не менее болезненно. Приходится драться с целым миром, с самой судьбой, чтобы отвоевать жизнь своих родственников. Довольно подлый расклад, вам так не кажется? Драться с судьбой, которая знает твои шаги наперед, а ты ее даже не видишь.
Сегодня приходится всегда быть начеку, реагировать на любое движение ветра, слышать запахи задолго до появления источника, иметь глаза на затылке, прям как дух Бай-Хуа, которая блюдет покой своих потомков день и ночь, пользуясь глазами тысяч жителей города. Вот, что значит моя татуировка - стремление быть идеальным наблюдателем, готовым в любую секунду выставить щит перед очередным ударом судьбы. Больше я ей просто так не дамся, придется этой суке хорошенько поработать челюстями, прежде чем перемолоть мне кости.
Вот я и набиваю морды тем, кто смеется над моим отцом за моей спиной. Мой отец - моя гордость! Я обязана уважать его, каким бы он ни был. И я убью любого за него!
Я родилась на Желяве, маму я помню смутно. Она умерла, когда мне было четыре. Я тогда вообще ничего не понимала, а сейчас меня невообразимо мучает любопытство разузнать о моих предках побольше. Отец из-за своего безумия мало, что может рассказать. У него только пришельцы на уме. Когда я спрашиваю, как он познакомился с мамой, он отвечает, что пришельцы заставляли его есть человеческие пальцы. Когда я спрашиваю, как он стал гением в компьютерных технологиях, он отвечает, что пришельцы подожгли его звезду и он упал. До сих пор я не нашла хоть кого-нибудь на базе, кто мог бы мне рассказать хотя бы крупицу о жизни моих родителей: как они оказались на базе, где их нашли, как их так далеко закинуло от Китая, есть ли там еще мои родственники.
Ничего.
Только бред про звезду с пришельцами. Как будто в нашем мире безумия не хватает.
Мой отец - прирожденный инженер. При всем своем сумасшествии он с компьютерными системами на ты. Его, конечно, не могут сделать одним из бригадиров в группе компьютерщиков, он не сможет раздавать вменяемые приказы, он наверняка даже не поймет, что его повысили. Поэтому он остается главным специалистом, чьи незаурядные инженерные способности помогли нам восстановить дата-центры восемь лет назад. Никто не знал, с чего начать и как приступить к работе со сгоревшими блоками. Мой отец даже слова не сказал, а просто начал делать. Снял один системный блок, загрузил его в программу и начал набирать непонятные команды. Через час системный блок был восстановлен на все возможные шестьдесят три процента. С тех пор он стал знаменитым. Как и его умалишенность, к сожалению.
Я знаю, что он невероятно храбрый! Я и в Падальщики пошла, потому что хочу быть такой же бесстрашной, как он, хочу, чтобы он гордился мной. Пусть он и не способен сказать мне, что-либо, кроме рассказов о пришельцах, охотящихся за ним в звездных коридорах, я верю, что он видит во мне достойное продолжение себя.
Восемь лет назад, когда зараженные прорвались на базу, отец чуть ли не единственный собирал по базе ревущих детей, затерявшихся в коридорах, потому что взрослым было не до них, им надо было спасать свои собственные задницы. Мы бегали по базе, хватали детей в охапки и запирали их по разным отсекам. Я даже не помню, скольких мы спасли. Так мы нашли Фунчозу. Я видела, как зараженные загрызли его мать. Мой папа быстрее меня смекнул, что к чему, и подбежал к Фунчозе. Он обнял его так крепко, чтобы пацан не успел опомниться от шока после столь кровавой сцены, когда его мать загрызали заживо, поднял с пола и потащил в отсек в ста метрах от жуткой резни. Мы бежали так быстро, что я думала, у меня сердце остановится. Конечно, рядом были другие отсеки с железными дверями, но трусливые люди нас не пускали. Мы и не тратили время на попытки достучаться до них. Это было бесполезно. Они продемонстрировали свои способности к милосердию всего секунду назад, когда закрыли дверь перед кричащими в страхе женщиной с мальцом.
Умалишенный отец спас меня и Фунчозу. Тогда я поняла, что его безумие - всего лишь скорлупа, скрывающая красивый вкусный полезный грецкий орех. Скорлупа, которую можно разбить кровавым молотком.
– Короче! Я в сокровищнице!
– закричал Фунчоза из погреба.
Фунчоза тоже психической стабильностью не хвастает, но его придурошность проигрывает его отваге наперед. Не знаю, как и почему, но я люблю этого конченного дебила. Наверное, потому что вижу в нем все тот же орех под скорлупой.
– Фунчоза выбирай, что-нибудь послабее. Три попойки подряд я не выдержу, - отвечаю я, судорожно заталкивая батончики в рюкзак, пока он не увидел. Не то заставит делиться. А я еще раз повторю: я батончики храню для отца! И убью любого, кто на них покусится!
– Если бы я еще умел их различать!
– жаловался Фунчоза откуда-то из подпола.
Спрятав мюсли, я начала перебирать содержимое шкафов, но здесь мы уже давно все вычистили. В этом доме ценным остался лишь погреб с напитками. Думаю, остальные дома постигла такая же участь. Здесь больше нечего ловить, скоро придется искать новую деревню для грабежа. Ой как не хочется! Ведь придется лезть в новые земли, где мы как кроты на пальмах: каждый шаг, каждое прикосновение приходится делать наощупь.
– Мо-мо-моро-ди-ди-дина. Блин да тут этикетки уже совсем выцвели, я не знаю, что это за хрень!
В погребе связь не ловит, а потому я транслирую сообщение Фунчозы остальным ребятам в соседних домах.
– Эй, кто-нибудь знает, что может означать «мородина»?
– Чего?
– Мородина.
– Уродина? Тесса что ли?
– Ну и козел же ты, Легавый! Не ожидала от тебя!
– Прости, Тесс! Сорвалось. Я думал, Вьетнам не может расшифровать сообщение Фунчозы.
– Мородина!
– повторяю я голосам в наушнике.