Падение царского режима. Том 1
Шрифт:
Председатель. – Как вы себе представляли механизм назначения Протопопова?
Андроников.– Я совершенно не знал вначале… Потом догадался…
Председатель. – Т.-е. не догадались, а узнали?
Андроников. – Он хотел, во что бы то ни стало, добиться власти и всех водил за нос, – говорил то, чего впоследствии не оказывалось, и не брезгал никакими путями!… Для меня было ясно, что, так как Хвостов не понутру, то надо было найти человека покладистого, который выполнил бы желания, который был бы вторым Сухомлиновым… Для этого было много способов. Во-первых, лечился у Бадмаева: там бывал Распутин, туда же втерся и Мануйлов-Манасевич… Для меня было совершенно ясно, что эта компания, конечно, будет способствовать его назначению… Оговариваюсь: еще одно, очень серьезное обстоятельство, которое говорило за Протопопова – это его посещение Англии и Италии… Как я знаю, английский король был от него в восторге, – от его, так сказать, разговоров… Он писал государю, что он находится под чрезвычайно хорошим впечатлением, после беседы с Протопоповым и радуется, что в России есть такие выдающиеся люди. Это, конечно, – с одной стороны. С другой стороны – Распутин, митрополит Питирим, Мануйлов и остальные. Все они, конечно,
Председатель. – Скажите, пожалуйста, вам известны отношения Распутина с Протопоповым?
Андроников. – Это он мне сам сказал. Я с ним виделся два раза, но не у него, а у княгини Мышецкой, кузины Протопопова… Первый раз, когда я у нее просидел с ним пять часов, я его спросил: «Знаете ли вы Распутина?» – «Да, – говорит, – знаю»… «Какое он на вас производит впечатление?» – «Удивительно приятное – у постели больного… Я это испытывал, когда был болен: он мне помог… И вообще это личность замечательная!»… Я замолчал. Во время нашей беседы вдруг телефон звонит. Приходит человек и говорит: «Генерал Курлов»… Я вытянул лицо и говорю: «Неужели вы с этим негодяем знакомы?» – «Это мой друг!»… (Как политический деятель, я не мог взять своего слова обратно…) «Я, – говорит Протопопов, – его знаю, как чрезвычайно приятного человека»… – «Христос с тобой, дорогой Павлик!» [*] – говорит он по телефону: «Спасибо! Все будет сделано». Я спросил. Он говорит: «Мы – конные гренадеры. Он мой большой друг и приятель, и он так много перестрадал, что вся вина может быть ему прощена»… Я говорю: «Не думаете ли вы его приблизить к Министерству Внутренних Дел?» – «Да, я усиленно думаю…» «Простите! Тогда мы друг друга не можем понять – потому что Курлов в Министерстве Внутренних Дел – это волк среди овец!» Первый, кого приблизил Протопопов – и самым незаконным образом – был, конечно, Курлов, который фактически был правой его рукой в департаменте полиции. Протопопов писал бумагу в Сенат, и Сенат эту бумагу вернул…
Вставлены отсутствовавшие открывающие кавычки-«лапки». [Прим. В.М.]
Председатель. – Скажите, какие были отношения у Протопопова с Мануйловым-Манасевичем?
Андроников. – Отношения были самые дружеские.
Председатель. – Почему вы знаете?
Андроников. – Потому что они друг у друга бывали. Потом я спрашивал у Протопопова, знаком ли он с Мануйловым, и он сказал, что – да… Вспоследствии [*] говорил, что его процесса не следовало начинать… Я из этого заключил, что он за него горой стоит. – Почему нельзя было начинать это дело, раз он мошенник? Почему его нельзя судить?
«Вспоследствии», вероятно: «Впоследствии». [Прим. В.М.]
Председатель. – А каковы были отношения Протопопова со Штюрмером?
Андроников. – Я думаю, что Штюрмер чрезвычайно боялся Протопопова: Протопопов был опасным конкурентом для него… Но потом они поладили, потому что у них были общие приятели; соединяющим звеном были те же: Распутин, Питирим и Мануйлов, которые их всех соединяли… Второй раз я видел его у Мышецкой 10 декабря и затем говорил по телефону несколько раз, и в день моей высылки, когда он врал по телефону мне, что он тут не при чем, [*] что он ко мне относится хорошо, что это военные власти (а оказалось, что военной властью был он!). Он сделал это – страха ради иудейска, ибо я тогда порицал его деятельность…
«не при чем», надо: «ни при чем». [Прим. В.М.]
Председатель. – Это вторая высылка?
Андроников. – Первая, в связи с делом Сухомлинова, не удалась: Маклаков заявил, что не за что меня высылать, и об этом было доложено государю.
Председатель. – 10 декабря у Мышецкой у вас разговор с Протопоповым был политического характера?
Андроников. – Да, мы вообще касались всех дел и выясняли, как он смотрит на вещи… Он чрезвычайно оптимистически относился! Я его спросил, почему я его не мог видеть у него, а случайно встречаю у кн. Мышецкой, и верно ли то, что Штюрмер, от имени императрицы, запретил меня принимать? Он говорит: – «Нет, прямо так сказано не было, но я понял так»… Тогда я на него набросился: «Как вы могли назначить Курлова? Как могли одеваться в жандармский мундир?» – На эту тему мы разговаривали без конца… «Вы не знаете; дайте мне выступить!» и т.д. Он спрашивает: «Скажите, за что меня не любят?» – «А потому, что вы были человеком одних убеждений, а теперь сделались plus royaliste que le roi, [*] и этого общество вам не прощает! Зачем вы дурных людей привлекаете? Главным образом, – зачем вы привлекли ненавистного Курлова?» Вот такой разговор был… Затем, он самым бесцеремонным образом написал глупое письмо Драгомирецкому, директору департамента общих дел, бывшему директору департамента духовных дел: [*] «Так как вы не в состоянии будете выполнять моих будущих предначертаний, то я не считаю возможным вас оставить!» Драгомирецкий был близкий мне человек. Ни жив ни мертв приходит он ко мне. Я надел очки – думал, что это неправда… Думал, что министр не мог подписаться под этой глупой бумагой… Но факт оставался фактом. Я решил твердо заступиться за Драгомирецкого, который 27 лет безупречно служил в этом департаменте. Я просил свидания. Свидания не давали. Тогда я написал несколько самых серьезных писем, которые на него, оказывается, произвели впечатление, как он мне об этом сам 10 декабря говорил… Он сказал еще, что он страшно был возмущен, что его разговору с Варбургом придают не то значение, что потребовали какие-то сведения от нашего посланника Неклюдова в Стокгольме и что Покровский якобы действует против него… Тогда я говорю: «Я думаю, что это не совсем так. Если желаете, я узнаю от Покровского, что было послано в Стокгольм»… Я тогда отправился к Покровскому, которого я хорошо знал – с того времени, когда он был товарищем министра финансов. Покровский сказал: «Я уполномачиваю вас передать Протопопову, что послано было до меня; но если бы я был на этом месте, я бы тоже послал запрос по поводу этого разговора»…
Стран. 401, сн. 11 стр.:
«plus royaliste que le roi» – больше монархист, чем сам монарх.
Стран. 401, сн. 8-6 стр.:
«написал глупое письмо Драгомирецкому, директору деп. общих дел, бывшему директору деп. дух. дел.» – Речь идет об увольнении Протопоповым вице-дир. д-та дух. дел Драгомирецкого, о чем П. уведомил Д. через ведавшего личным составом м-ва директора д-та общих дел, которым тогда был Стремоухов (Д. никогда этого поста не занимал).
Председатель. – В ваших показаниях относительно Штюрмера я отметил вот какое обстоятельство: Штюрмер вам еще в начале своей высокой политической карьеры говорил о том, что он хочет быть министром иностранных дел. Это так и исполнилось…
Андроников. – Причина была – недовольство Сазоновым за его польскую политику.
Председатель. – Откуда вы это знаете?
Андроников. – Об этом очень много говорилось!… Вообще, я за всем следил 20 лет, – за время моей жизни в Петрограде…
Председатель. – Скажите, вы не видали следов соприкосновения со шпионством, с немецкой организацией – со стороны некоторых лиц, с которыми вы встречались?
Андроников. – Никогда не было и подозрения…
Председатель. – Ну, например, Альтшуллер?
Андроников. – Он был другом дома Сухомлиновых… Лично мне он внушал отвращение и омерзение! Я бы к себе, будучи военным министром, австрийского консула никогда, ни под каким видом не пускал…
Председатель. – А Гашкевич? [*]
Андроников. – Она была в добрых отношениях с Сухомлиновым…
Председатель. – Одним словом, реальных фактов вы не знаете?
Андроников. – Не знаю.
X.
Показания А.Н. Наумова
8 апреля 1917 г.
Содержание: Частные совещания у Штюрмера о снабжении фронта и продовольствии. Доклад Степанова о революционном движении. Роль Штюрмера. Совет Министров и общественные организации, обслуживающие фронт. Опасения политические. Записная книжка Наумова. Отношение его к «темным силам» – визит Штюрмера и телефонада Распутина. Распутин на общем приеме у Наумова; беседы с Николаем II и его характеристика. Ассигновка Штюрмеру и Хвостову в 5 миллионов. Визит Белецкого к Наумову. О покушении Хвостова на Распутина. Отставка Поливанова. Тяжелое положение Наумова в Совете Министров. О всесильном Гурлянде. Внезапные резолюции Николая II. О роли Воейкова при Николае II. Вырубова и императрица. Беседа с Крыжановским о кандидатуре Сухомлинова в Государственный Совет.
Стран. 373, св. 12, 21 и 23 стр. и далее на стр. 374, 388 и 402:
«Гашкевичи», надо: «Гошкевичи».
Председатель. – Вы дополнительно представите некоторые объяснения?…
Наумов. – Я сам просил разрешения быть сегодня – для того, чтобы указать некоторые даты. Мне казалось, вам особенно интересны те заседания частного порядка, которые происходили на квартире председателя Совета Министров, в то время бывшего министра внутренних дел Штюрмера, касавшиеся реорганизации военно-промышленных комитетов и вообще соотношений общественных организаций и правительственных мероприятий в деле упорядочения воинского снабжения и, частично, даже продовольствия… Первое из этих заседаний у меня отмечено в моем кратком дневнике 4-го июня 1916 года: «Вечером у Штюрмера Совет Министров по поводу военно-промышленного комитета». Значится также доклад Степанова, который заключал в себе данные относительно революционного движения в рабочих массах; указано, что в этом заседании был намечен ряд мер, в смысле более серьезного надзора со стороны военного министра, против чего восставал Трепов. По этому поводу была речь Шуваева. У меня отмечено: «Отрывистая, довольно своеобразная, но, во всяком случае, – в защиту военно-промышленного комитета и общественных организаций». Заседание не было окончено, и было сказано, что будем еще собираться. И, действительно, следующий раз нас собрали 11-го июня. Трепов, бывший против надзора со стороны военного министра, имел в виду надзор со стороны всего правительственного органа, возглавляемого председателем Совета Министров: «11-го июня вечером совещание у Штюрмера – опять по поводу военно-промышленного комитета. Хотят все ломать вместо того, чтобы проявить разумно и серьезно свой надзор». Вот моя заметка… Это моя точка зрения.
Председатель. – Скажите, как сочеталась тут точка зрения ломки военно-промышленного комитета со взглядом на военно-промышленный комитет, как на организацию, работающую на войну, если такой взгляд разделяли присутствующие?
Наумов. – Эти заседания были организационные. Вот у меня тут отмечено, что было еще два заседания. Разрешите сообщить эти даты. 18-го июня было опять заседание. На этот раз я открыто высказал серьезные по этому поводу с своей стороны возражения. Вы меня спрашивали прошлый раз относительно секретаря. Я помню: секретарем был Лодыженский. Но был еще Фогель, личный секретарь самого Штюрмера, который сидел на всех заседаниях, – с моей точки зрения – тайных заседаниях… Тут уже высказывалась видимо тенденция не только организовать по-новому, в смысле усиления надзора, но уже серьезным образом нарушать дееспособность комитета. Против этого высказывались: Шуваев, я, кажется Игнатьев, во всяком случае, мы заставили в ту всегда холодную, обыкновенно обезличивающую редакцию журнала, которая стилизировалась Лодыженским, вставить наше заявление о необходимости усиления надзора, не в ущерб, однако, заказам… На эту уступку пошли, и мы были более или менее удовлетворены, и дали свои подписи. Вероятно, Шуваев еще больше даст вам материала, не только по тем вопросам, которые я знал, но и по самому существу дела. Я знаю, что на него не подействовало сильно…