Падение царского режима. Том 5
Шрифт:
Председатель. — В департаменте полиции была такая мода?
Джунковский. — Да, да, в охранном отделении. Сами устроят типографию, а потом поймают и получают за это ордена. Вот относительно таких вещей я был немилосерден.
Председатель. — Вас натолкнул на этот вопрос какой-нибудь случай, который открылся вам по донесению?
Джунковский. — Я наткнулся на это, когда был московским губернатором. Я этого собственно не касался, но, по должности губернатора, я невольно замечал эти провокационные приемы и такие случаи, как был, например, в Москве, когда 13 каторжанок были выпущены из женской тюрьмы, причем
Председатель. — Вы установили, что это был провокационный прием охранного отделения?
Джунковский. — Я не мог этого установить, потому что у меня не было достаточных данных для этого, не было таких органов, при помощи которых я мог бы это доказать, но я вполне убежден, что это было именно так.
Председатель. — А другие известные вам случаи провокации?
Джунковский. — Были разные разговоры и слухи, что такую-то типографию открыли, такую-то типографию сами сделали. Опять-таки на основании фактов я не мог. Если бы у меня были факты, — хотя это меня и не касалось, — я бы вывел все это на чистую воду.
Председатель. — Вы изволили довольно широко определить провокацию, как такое явление, когда агент возбуждает на преступление другого человека, когда даже и сам он совершает преступление. Вы ознакомились с этой инструкцией, которая действовала там в департаменте полиции, — инструкцией по организации внутреннего наблюдения?
Джунковский. — Если вы покажете мне, я скажу вам. (Председатель подает документ.) Сейчас я вспомню. (Смотрит.) Нет, этого, вероятно, у меня не было. Кажется, не было. Я не читал, нет. Таких инструкций масса было, но многие не доходили до меня. Во всяком случае я не утверждал такой инструкции, насколько я помню.
Председатель. — Владимир Федорович, вы вообще с техникой розыскного дела были ведь не знакомы или мало знакомы?
Джунковский. — Совершенно был незнаком. Я ознакомился постепенно.
Председатель. — Позвольте поставить вам вопрос о провокации вне зависимости от этой инструкции. Человек, который совершает преступление, является по вашему собственному определению провокатором. Но наблюдается такое более общее явление, что государство платит жалованье лицу, которое продолжает оставаться в какой-нибудь преступной организации, в организации, нарушающей закон по 102 ст. угол. улож. Как вы смотрели на это?
Джунковский. — Я должен сказать, что я в это совершенно не входил. Меня это все время волновало и беспокоило, но я знал, что я ничего не добьюсь: во-первых, если я в департаменте полиции начну рыться, меня надуют самым лучшим образом, истины не скажут. Поэтому, чтобы очистить эту атмосферу, я стремился прежде всего избавиться от Виссарионова и от Белецкого. И когда мне это, наконец, удалось и директором департамента сделался Брюн-де-Сент-Ипполит, я успокоился, потому что это был чистый человек, и был уверен, что он во всем разберется, тем более, что мысли его всегда сходились с моими. Он смотрел на провокацию так же, как я. И я сказал себе, что пусть в этой области он занимается, а я буду исключительно заниматься корпусом жандармов.
Председатель. — А в числе тех лиц, которых вы хотели удалить, [26] не было Васильева, который был потом директором департамента?
Джунковский. — Был. Я сам пригласил его на место Виссарионова. Дело в том, что, думая о том, кем бы заменить Виссарионова, я перебирал всех, кого знал: взять человека совершенно постороннего и незнакомого с департаментом полиции, я не решался, исходя из
26
«удалить», надо: «пригласить».
Председатель. — Потрудитесь формулировать, за что именно вы увольняли Белецкого и Виссарионова. Это понятно из того, что вы уже сказали, но мне хотелось бы, чтобы вы сами охарактеризовали ту деятельность, за которую вы нашли нужным их уволить.
Джунковский. — Я уволил их, главным образом, потому, что я им не верил. Это было главной причиной. А относительно Белецкого я определенно усматривал, что много было таких дел, которым я дам одно направление, а потом узнаю, что им дано другое направление.
Председатель. — Но каково же в общем было то направление, которое он давал вопреки вашему распоряжению?
Джунковский. — Все это касалось именно розыскного дела. Он считал, что я гублю розыск, что я вмешиваюсь в такие дела, в которые мне вмешиваться не нужно, а я настаивал. Кроме того, в департаменте полиции делалось много таких докладов, которые вовсе не доходили до меня, как до товарища министра. Я обратил внимание на то, что директор департамента полиции писал иногда: «товарищ министра приказал то-то и то-то», тогда как, в действительности, мне об этом деле даже и не докладывалось. Тогда я распорядился, чтобы безусловно все бумаги шли ко мне, и пока моей отметки на бумаге не будет, писать так нельзя. Писать, что товарищ министра приказал, можно только в тех случаях, когда я действительно приказал. Без доклада никаких бумаг мне не посылать. Это, конечно, отягощало мою работу, потому что мне приходилось вдвое больше бумаг писать и читать, чем раньше, но во всяком случае я был более спокоен.
Иванов. — При существовавшем порядке в министерстве внутренних дел взаимные отношения товарища министра и директора департамента полиции были таковы, что распоряжения товарища министра должны быть исполняемы директором департамента, или же директор департамента действовал самостоятельно?
Джунковский. — По закону директор департамента полиции может решать вопросы самостоятельно. Он тоже III класса должность имеет и является ответственным лицом за весь департамент полиции, а товарищ министра внутренних дел решает вопросы как бы за министра внутренних дел.
Иванов. — Значит, может делать распоряжения?
Джунковский. — Товарищ министра внутренних дел и директор департамента состоят в должности одного класса. Но раз министр внутренних дел поручает департамент полиции товарищу министра, то товарищ министра является в этих вопросах как бы министром внутренних дел.
Иванов. — И, следовательно, по известным делам департамента полиции директор департамента обязан ему подчиняться?