Падение царского режима. Том 5

Щеголев Павел Елисеевич

Щеголев. — Доклад был устный или письменный?

Виссарионов. — Устный. Он говорил, что никакого письменного доклада представлять не надо.

Председатель. — Вы помните, что в связи с этим был посажен на скамью подсудимых целый ряд лиц, судившихся по статье, которая карает каторжными работами? Процесс кончился относительно благополучно, но часть лиц понесла кару. Это дело разбиралось в московском военно-окружном суде.

Виссарионов. — Да, вероятно, раз побег произошел там.

Председатель. — Кто такой этот сотрудник?

Виссарионов. — Вероятно, слесарь. Я вам могу по своим заметкам это показать.

Председатель. — Еще о каком деле вы хотите сказать?

Виссарионов. — Это — дело некоего Подфигурного.

Оно меня все время очень мучило. Я ничего не хочу оставлять на своей совести. Я никак не могу сейчас твердо установить, какое я принял непосредственное участие в этом деле, но память мне подсказывает, что я послал телеграмму или бумагу, или делал какую-то отметку на бумаге, отправленной в департамент. Это относится к тому же 1909 году или к 1908 году. Тот же полковник Коттен вошел с представлением о необходимости освобождения и передачи ему сотрудника Подфигурного, я не помню, была ли это кличка или его собственная фамилия. Он был осужден в каторжные работы. Этот вопрос подвергнут был обсуждению в кабинете директора департамента полиции. Мое участие выразилось в том, что я о плане Коттена знал. Впоследствии я узнал от Коттена, что его сотрудник Подфигурный получил свободу и что ему устроен был фиктивный побег со стрельбой в воздух. Он был передан в распоряжение Коттена для освещения боевых организаций. Я видел этого Подфигурного, проверяя московскую агентуру, уже при Заварзине или при Курлове [61] . Коттен, когда перешел в Петроград, взял это лицо с собой. Об этом мне говорил полковник Заварзин, который очень сожалел об этом сотруднике. Через год или через два, в 1911 году или в 1910 году, на одном из докладов у директора Зуева он сообщил мне и полковнику Еремину, что узнал от Коттена, что тот производит в Петрограде проследку отряда, прибывшего для учинения террористического акта, и что в этом отряде находится Подфигурный. Как-то случайно, встретив Коттена в приемной около кабинета директора, я узнал от него, что у него убит серьезный сотрудник, причем он назвал фамилию Подфигурного. Повидимому, Подфигурный был разоблачен и убит, а отряд, по словам директора, рассеялся. Что это было за дело, я не знаю, на докладах Коттена я никогда не присутствовал.

61

«Курлове», надо: «Коттене».

Щеголев. — Не помните вы еще какой-нибудь фамилии?

Виссарионов. — Обыкновенно Н. П. Зуев давал записочки, вероятно, на этой записочке имеются все имена.

Щеголев. — Проследкой кого же занимался этот отряд?

Виссарионов. — Я думаю, кого-нибудь из высоких лиц, министров или высочайших особ.

Щеголев. — Вы знаете имя Кирюхина? Не о нем ли идет речь в одном из ваших московских отчетов, где вы упоминаете, что у сотрудника уголовное прошлое?

Виссарионов. — Это я не помню. Я сейчас доложил, что Подфигурного, кажется, раз видел, проверяя агентуру.

Щеголев. — Сделали эту отметку?

Виссарионов. — Я не могу утверждать, сделал ли, но возможно.

Щеголев. — Фамилия Ян Бродо ничего не говорит вам?

Виссарионов. — Не помню, может быть, видал.

Председатель. — Вы кого-нибудь помните еще из крупных с.-д. или с.-р. сотрудников по России?

Виссарионов. — Фамилии не помню, но, например, в Саратове был видный. Я в отчете его описывал. Он, кажется, работал в земской или городской управе.

Председатель. — В Петербурге на съезде представителей еврейского народа в 1913 году был командирован агент лодзинского охранного отделения «Старый». Вы не помните, кто это такой?

Виссарионов. — Нет.

Председатель. — В Брюсселе в 1913 году был Злобин из губернского жандармского управления из Лифляндской губернии на съезде латышского социал-демократического союза?

Виссарионов. — Нет, я отдельных лиц не помню.

Председатель. — В Вену в 1912 году на социал-демократическую конференцию был командирован сотрудник енисейского губернского жандармского управления Петров. Было всего командировано 3 сотрудника: от енисейского, севастопольского и московского жандармских управлений.

Виссарионов. — Сейчас не помню.

Председатель. — Затем, в 1913 году на потребительский съезд московским охранным отделением был командирован Шульман, на ленинское совещание социал-демократ Мек и на съезд анархических групп заграницей — Кривцов. У вас не остались в памяти отдельные сотрудники?

Виссарионов. —

Нет.

Щеголев. — В вашем докладе об упадке политического розыска и о мерах поднятия его вы указывали на необходимость освежения заданий агентуры и на то, что заграничная агентура упала. Припомните, о каких трех заграничных агентах речь идет?

Виссарионов. — Это были Загорская, Патрик и Житомирский.

Председатель.— Вы еще упоминали о деле Шорниковой и Пруссак.

Виссарионов. — По делу Шорниковой я не могу даже доложить вам, в чем заключалась моя вина. Я хотел доложить, у меня в памяти еще два-три сведения, но лично своего участия в этом деле я никак не могу восстановить. Приблизительно в 1911 году до меня дошли сведения, что чиновник Дьяченко производит очень конспиративно расследование в военно-морской организации. Я по этому поводу переговорил с полковником Ереминым и спросил директора, что это за расследование, но никаких определенных сведений не было ни у меня, ни у Еремина. Потом оказалось, что это было расследование о тех беспорядках, которые были установлены на учебном судне «Северная Двина». За этим память меня переносит на дело матроса, бывшего на этом учебном судне, «Северная Двина», Орлова. Он был перемещен на судно «Рюрик», после чего к нам стали поступать копии показаний, не помню только, в особый отдел или в 7 делопроизводство. Когда я увидал Дьяченко, я его спросил, что это за расследование. Он отвечал, что производит его по особому распоряжению Курлова и настолько секретно, что и мне никаких сведений пока сообщить не может. И я успокоился.

Председатель. — Вы не помните, какие еще клички были у этого Орлова?

Виссарионов. — Нет, не помню.

Председатель. — Ведь он фигурировал потом в процессе?

Виссарионов. — Да. Когда стали поступать сведения, то я и полковник Еремин пошли к директору, кажется, уже к Белецкому, а может быть, еще к Зуеву. В 1911 году был Зуев, а в 1912 Белецкий. Мы доложили ему, что то положение, которое получается, очень нас беспокоит. Едва Орлов появился на судне, как там появилась какая-то организация, и что если дело дойдет до суда, несомненно, это произведет впечатление, что здесь все это насаждено не без участия Орлова. Наше беспокойство так и осталось без всяких последствий. Я был приглашен к товарищу министра Золотареву на совещание осенью 1912 года (может быть, время неправильно передаю). Здесь был поднят вопрос о том, насколько показания Орлова и объяснения других лиц поставят в необходимость постановки дела на суд. [62] И тогда, я помню, полковник Еремин и я высказывали взгляд, что, если Орлов принимал участие в организации, то, как бы показания других участников ни были убедительны, у суда может явиться предположение, что дело носит искусственный характер. В совещании участвовали: товарищ министра, товарищ прокурора Смирнов, И. К., впоследствии товарищ прокурора петроградской палаты, полковник Еремин и кто-то из жандармских офицеров (я сейчас не помню). В конце концов, было принято решение — дело это поставить на суд. Суд вынес очень суровое наказание, но все лица были помилованы. Для меня было совершенно неясно, каким образом Орлов был перемещен с одного судна на другое.

62

«постановки», надо: «постановку».

Щеголев. — Я хотел бы спросить вас относительно некоторых командировок. В 1908 году вы были в Вологде и в Екатеринославе. В 1909 — в Париже, в 1910 — ревизовали Привислинский край, Одессу, Ковно и Саратов. В 1911 были в Сибири, в Киеве, в 1912— в Севастополе, в Москве, в Петрокове, еще раз в Москве и в Смоленске. В 1916 году — в Москве, в Рязани, во Владимире, в Николаеве. Я хотел бы вас спросить, какие города произвели на вас, как на человека вновь прибывшего, особенно сильное впечатление такой постановки дела розыска, которая граничит с криминалом?

Виссарионов. — Я помню, что по Сибири отметил целый ряд таких городов; потом по Привислинскому краю.

Щеголев. — Вот по Привислинскому краю вы могли бы сказать, какие явления вас там особенно поразили?

Вассарионов.— Я докладывал в своем объяснении о системе откровенников, с моей точки зрения недопустимой.

Председатель. — В чем заключалась она?

Виссарионов. — Она заключалась в том, как эти сознания добывались. Там был особый отряд, который разъезжал по краю. Начальник земской стражи был Александров. Эти лица брались или в жандармское управление или в охранное отделение, и с ними производились поиски так называемых боевиков. Их водили по различным местам, производили облавы, устраивали обходы. Затем, по их указаниям, выясняли и допрашивали.