Падение Иерусалима
Шрифт:
— Ну при чём тут он, — вставила Нехушта. — Если он когда-нибудь и стрелял из лука, то только в хищных птиц.
— Халев, — извинительно произнесла Мириам, — неприязненно относится к незнакомцам.
— Вижу, — сказал Марк, — и если говорить начистоту, он вызывает у меня ответную неприязнь. Взгляд у него — как удар ножом.
— Пошли, Нехушта, — сказала Мириам. — Наши дороги здесь расходятся, господин. Наша — вот эта, а ваша — вон та. Прощайте, господин; благодарю вас за компанию.
И на этот день они расстались.
Дом, много лет назад построенный ессеями для их подопечной и её няни, стоял в непосредственной близости от странноприимного дома и даже занимал часть участка, разделённого теперь на два сада оросительной канавой и оградой из гранатовых деревьев, усыпанных в это время года золотыми шарами плодов. В тот вечер, разгуливая по саду, Мириам и Нехушта услышали из-за ограды знакомый голос Итиэля, а затем увидели его доброе лицо и почтенную седую голову.
— Что ты хочешь сказать, дядя? — подбежав к нему, спросила Мириам.
— Только то, что благородный римский центурион Марк поселился в странноприимном доме, не пугайся, если услышишь незнакомые голоса или увидишь незнакомцев; не знаю, правда, гуляют ли римляне в саду. Я тоже буду здесь — следить, чтобы наш гость ни в чём не нуждался. И я не думаю, чтобы он досаждал тебе; хоть он и римлянин, но, кажется, человек обходительный и добрый.
— Я его не боюсь, дядя, — сказала Мириам и, невольно краснея, добавила: — Мы с Нехуштой уже с ним познакомились. — И она рассказала об их встрече в окрестностях деревни.
— Нехушта, Нехушта, — укоризненно покачал головой Итиэль, — разве не предупреждал я тебя, чтобы без сопровождения наших братьев вы ни на шаг не отдалялись от деревни? Вы могли наткнуться на разбойников или пьяных.
— Моя госпожа хотела нарвать цветов, — ответила Нехушта. — Она делает это уже много лет, и до сих пор ничего дурного с ней не случалось. Я вооружена и не боюсь разбойников; к тому же здесь, где живёт одна беднота, им просто нечего делать.
— И слава Богу, что ничего дурного не случалось, но больше вы не гуляйте одни, солдаты могут оказаться не столь учтивыми, как их начальник. Они, кстати, вас не потревожат, потому что все, за исключением охраны их начальника, стали лагерем на берегу. До завтра, дитя моё!
Расставшись с дядей, Мириам легла спать; ей снилось, будто она и Нехушта путешествуют с центурионом Марком; в пути с ними происходит множество приключений, в которых Халев играет какую-то странную роль. Марк защищает её от всех опасностей, и в конце концов они выходят к спокойному морю, где плавает, ожидая их, белый корабль со знаком креста на парусе. Проснувшись, Мириам увидела, что уже наступило утро.
Из всех искусств, которым обучали Мириам, больше всего ей полюбилась лепка из глины, тут у неё обнаружился большой природный дар. Она так преуспела в этом искусстве, что её статуэтки после обжига продавались, по её предложению, всем желающим. Деньги от их продажи шли на помощь самым бедным.
Этой работой Мириам занималась под тростниковым навесом в саду, возле каменного бассейна, куда вода подавалась по подземной трубе; в этом бассейне она размачивала глину и полоскала тряпки, необходимые ей для работы. А иногда с помощью каменщиков и своего теперь уже сильно состарившегося учителя повторяла свои статуэтки и в мраморе, который ессеи приносили ей из развалин дворца около Иерихона. В ту пору, когда явился римский отряд, она как раз заканчивала скульптуру более значительную, чем все предыдущие, — мраморный бюст своего дяди Итиэля в натуральную величину, из большого обломка древней колонны. На другой день после её встречи с Марком она надела белый рабочий халат и занялась окончательной шлифовкой бюста; Нехушта помогала ей, подавая тряпки и шлифовальный порошок. На Мириам вдруг упала чья-то тень, и, повернувшись, она увидела Итиэля и римлянина.
— Доченька, — сказал Итиэль, с улыбкой замечая её смущение, — я привёл центуриона Марка, чтобы показать ему твою работу.
— О, дядя, — возмутилась она, — не могу же я принимать гостей в таком виде. — И она показала на свой халат, запачканный глиной и порошком. — Посмотри на меня.
— Я смотрю, — простодушно ответил Итиэль, — и не вижу ничего плохого.
— И я тоже смотрю, госпожа, — весело сказал Марк, — и вижу много достойного восхищения. Какая жалость, что лить немногие женщины увлекаются таким чудесным занятием!
— Увы, господин, — ответила она с нарочитым непониманием; Мириам никак нельзя было отказать в находчивости. — В этой моей скромной работе нет ничего, достойного восхищения. Вы наверняка видели все эти великолепные статуи, о которых я знаю лишь понаслышке; что может вас привлекать в грубой лепке неумелой девушки?
— Клянусь троном цезаря, госпожа, — воскликнул он с глубоким убеждением, внимательно разглядывая бюст Итиэля, — сам я не ваятель, но кое-что смыслю в этом благородном искусстве, ибо дружу с человеком, считающимся лучшим ваятелем наших дней, и в наказание за свои грехи мне часто приходилось ему позировать. Могу утверждать, что ещё никогда великий Главк не создавал подобного бюста.
— Уверена, что нет, — улыбнулась Мириам. — Боюсь, он просто вытаращил бы глаза, увидев этот камень.
— Возможно, и да — от зависти. Он сказал бы, что это творение одного из великих мастеров-греков, а не ныне живущего ваятеля.
— Господин, — с укоризной сказал Итиэль, — не подтрунивайте над девушкой, которая делает, что может; вы её огорчаете — это нехорошо.
— Друг Итиэль, — весь побагровев, ответил Марк, — неужели ты считаешь меня невоспитанным мужланом, который приходит в гости к ваятелю, чтобы посмеяться над его работой, кто бы он ни был. Я говорю, что думаю, ни больше ни меньше. Если бы показать этот бюст в Риме, друг Итиэль, а тебя поставить бы рядом, для сравнения, госпожа Мириам прославилась бы в течение недели. Да. — И он скользнул взглядом по различным статуэткам, уже обожжённым или ещё в сырой глине, изображающим верблюдов, других животных или птиц. — Да. И всё остальное так же превосходно, просто чудо.
Мириам, хотя и не могла сдержать довольства этой преувеличенной, как ей казалось, похвалой, залилась звонким смехом; ей громко вторили Итиэль и Нехушта.
Лицо ещё более разгневанного Марка стало бледным и строгим.
— Сдаётся мне, — сурово произнёс он, — что это вы подтруниваете надо мной. Скажи мне, госпожа, что ты делаешь со всем этим? — И он показал на глиняные фигурки.
— Я, господин? Продаю их, вернее, их продают мои дядюшки.
— А вырученные деньги идут на помощь беднякам, — вмешался Итиэль.