Падение Иерусалима

Хаггард Генри Райдер

Всё это — и многое другое — видела Мириам со своего наблюдательного поста на галерее покинутой башни. Она видела сотни мертвецов, валяющихся на улицах. Видела, как грабители вытаскивают людей из домов и пытают, чтобы узнать, не прячут ли они еду, а затем, так ничего и не выяснив, убивают мечами. Видела долину Кедрона и нижние склоны Масличной горы, усеянные распятыми пленными евреями, корчащимися в предсмертных муках, как некогда их Мессия. Она видела яростные приступы, ещё более яростные вылазки и кровавые ежедневные побоища. Теперь сердце Мириам раздирали такие сильные муки, что она, хотя и продолжала прятаться на башне, а не в тёмных катакомбах, долгими часами лежала ничком, заткнув пальцами уши, — только бы перестали терзать все эти жуткие зрелища и крики, полные невыносимого горя.

Ессеи, чьи запасы еды ещё не иссякли, теперь почти не покидали своего

убежища: хотя лица их и были смертельно бледны от постоянного пребывания впотьмах, тела их были отнюдь не такими измождёнными, как у горожан, и они боялись, что голодные, заподозрив обман, могут схватить и пытать их, надеясь, что они откроют тайники с запасами продовольствия. Такое уже случилось с несколькими братьями, но они не нарушили принятого ими обета; так, например, ушёл и не вернулся их старший брат Теофил, но никто из них не выдал тайны даже под пытками. И всё же, невзирая на опасность, не в силах выдержать длительное заключение в подземной темнице и обуреваемый желанием знать, что происходит в городе, кто-нибудь из них выползал по ночам из катакомб, с тем чтобы возвратиться до рассвета. От этих братьев Мириам узнала, что верховный священник Матфия, его сыновья и шестнадцать членов синедриона убиты по обвинению в тайном сношении с римлянами, после чего в этот высший совет избран её дед Бенони, который пользуется там большим влиянием и казнил многих по обвинению в предательстве или поддержке римлян. В Храме находился и Халев, который отличался в каждом сражении. Говорили, что он поклялся лечь костьми, но убить конного префекта Марка, своего старинного врага. Однажды они уже встретились и обменялись несколькими ударами, но обстоятельства разлучили их в тот раз.

Начался август; несчастный город вдобавок ко всем своим бедам задыхался от палящего солнца и зловония, исходившего от тысяч валявшихся на улицах или сброшенных со стен мертвецов. Римляне установили свои стенобойные машины прямо напротив ворот Храма и медленно, но уверенно прокладывали себе путь в его внешние дворы.

Однажды ночью, за час до восхода, Мириам разбудила Нехушту и сказала ей, что просто не может дышать здесь под землёй и должна взойти на башню. Нехушта возразила, что это сущее безумие, но Мириам ответила, что пойдёт одна. Этого Нехушта, естественно, не могла допустить, и они обе взошли на верхнюю галерею. Там они сидели, овеваемые тихим предутренним ветерком, глядя на костры римлян, разложенные вокруг крепостных стен и даже среди разрушенных домов, внизу, ибо эта часть города была уже захвачена.

И вот занялся рассвет, сияющий, но ужасный. Будто Ангел Утренней зари окунул своё крыло в море крови и обрызгал им чело Ночи, всё ещё увенчанной блекнущими звёздами. В небе повисли огненные пятна и нити, особенно яркие на бледном фоне сумеречного неба. Мириам наблюдала за этой картиной, словно в экстазе; впервые за долгое время её встревоженная душа преисполнилась мира и покоя; но снизу уже слышно было, как пробуждаются и готовятся к дневной битве оба враждующих лагеря. Ослепительный луч света, точно огромное копьё, взметнулся над Масличной горой, перелетел через долину Иосафата и упал на златоверхий Храм и его дворы. И в тот же миг, как по сигналу, широко распахнулись Северные ворота, и через них выплеснулся поток суровых, измождённых воинов. Они устремились наружу многими тысячами, издавая грозные боевые кличи. Передовые посты римлян попытались остановить их натиск, но были смяты и уничтожены. Поток докатился до подножия большой деревянной башни, наполненной лучниками. Здесь завязалось отчаянное сражение, ибо солдаты Тита бросились на защиту своей машины. Но и им не удалось задержать наступающих; башня тотчас же заполыхала; в последней безумной попытке спасти свои жизни лучники бросились вниз головой с высоты. С ликующими кликами евреи ринулись в проломы во второй стене и, оставив слева от себя то, что ещё сохранилось от башни Антонии, растеклись по лабиринту улиц, лежащих в непосредственной близости от старой башни, где находилась Мириам.

Перед этой башней, куда римляне даже не пытались войти, ибо с военной точки зрения она была для них бесполезна, лежала площадь; некогда она, по всей видимости, составляла часть сада, но теперь использовалась под скотный рынок, иногда на ней также упражнялись во владении оружием молодые люди. С противоположной стороны площади римляне воздвигли прочные укрепления, за которыми располагались лагеря двенадцатого и пятнадцатого легионов. Через эту площадь пробежали остатки римлян, преследуемые толпами взбешённых евреев. Евреи уже догнали

было своих врагов, но из-за укреплений их так решительно атаковали свежие силы римлян, что и они, в свою очередь, были размётаны и спрятались в разрушенных домах. Внимание Мириам привлёк всадник, который возглавлял это сражение, молодой человек мужественной наружности, в сверкающих доспехах; даже среди общего шума и криков её слух улавливал повеления, отчётливо отдаваемые его звонким голосом. Но и эта атака захлебнулась, римляне отхлынули, как волна, набегающая на песчаный берег. На их счастье, евреи были не в состоянии воспользоваться представившейся им возможностью; римский военачальник, который ехал последним, имел даже время неторопливо развернуть коня и, не обращая внимания на звенящие вокруг него стрелы, осмотреть площадь, усеянную ранеными и убитыми. Неожиданно он поднял глаза на башню, как бы оценивая, на что она может пригодиться, и Мириам увидела его лицо. То был Марк — старше, с более серьёзным видом, с курчавой бородкой, которой раньше у него не было, — и всё же Марк, а не кто иной.

— Смотри, смотри! — закричала она.

Нехушта кивнула:

— Да, это он, я так и думала с самого начала. А теперь, госпожа, после того как ты его увидела, нам надо уходить.

— Уходить? — удивилась Мириам. — Куда?

— Одна из этих двух армий, вполне возможно, захочет воспользоваться нашей башней и взломает замурованную дверь. Они найдут лестницу и тогда...

— И тогда, — спокойно договорила за неё Мириам, — нас возьмут в плен. Ну и что? Если нас найдут здесь евреи, ничего страшного, мы ведь принадлежим к их стану. Если — римляне... Я не очень-то их боюсь.

— Ты хочешь сказать, что по крайней мере одного из них ты не боишься. Кто знает, не погибнет ли он в бою...

— Не говори так, — перебила её Мириам, прижав руку к сердцу. — Нет, опасно ли, нет ли, я должна досмотреть сражение до конца. А вон Халев, сам Халев, сзывающий своих солдат. Какой у него злобный вид — ни дать ни взять гиена в западне. Нет, нет, я не пойду, но ты можешь идти. Повторяю, я должна досмотреть сражение.

— Ты слишком тяжела и сильна, чтобы мои старые руки могли снести тебя вниз по крутой лестнице, и я вынуждена уступить, — спокойно ответила Нехушта. — В конце концов, еды у нас с собой достаточно, а наши ангелы-хранители с одинаковым успехом могут уберечь нас не только в грязных пещерах, но и на вершине башни. Да и стоит понаблюдать за таким боем.

Перестроившись за своими укреплениями, во главе с префектом Марком и другими военачальниками, римляне снова вышли на площадь; на полпути их встретили евреи, получившие подкрепление из Храма; среди них был и Халев. Там, на открытой площади, они вступили в рукопашную, и ни одна из сторон не хотела отступить ни на пядь. Через каменную решётку Мириам следила за боем; но из всего множества сражающихся её внимание приковывали лишь двое — Марк, которого она любила, и Халев, которого она боялась. На Марка напал один из солдат-евреев, заколол его коня и был, в свою очередь, сражён римлянином, бросившимся на выручку к своему начальнику. После этого Марк сражался на ногах. Халев зарубил сперва одного римского солдата, затем другого. Мириам поняла, что он пробивается к Марку. Марк, видимо, тоже это понял, потому что решительно двинулся навстречу своему давнишнему врагу. Они сошлись и обменялись несколькими ударами, но их тут же разлучила атака конных римлян, после чего обе стороны, подобрав раненых, возвратились на исходные позиции.

Так, с промежутками в два-три часа, битва продолжалась с утра и до полудня, с полудня и до заката. К вечеру римляне прекратили атаки, только защищались, ожидая подкреплений от войск, стоящих снаружи города или освободившихся после боев в каком-нибудь другом квартале.

Преимущество — или его видимость — оставалось за евреями, они заняли все окрестные разрушенные дома и простреливали площадь из своих луков. Тогда-то и оправдались опасения Нехушты: располагая часом-другим свободного времени, евреи взяли бревно и пробили замурованную дверь.

— Смотри, — проговорила Нехушта, показывая вниз.

— О Ну, я была не права, — воскликнула Мириам. — Из-за меня и ты в опасности. Но я не могла уйти. Что же нам теперь делать?

— Сидеть спокойно, пока они не поднимутся сюда, — мрачно ответила Нехушта. — Тогда, если у нас будет время, мы постараемся объяснить, кто мы такие.

Евреи, однако, не поднялись на башню: они боялись, что римляне могут застать их врасплох и они не успеют спуститься. Они только снесли в башню тяжелораненых, которых нельзя было отправить в безопасное укрытие.