Падение Иерусалима
Шрифт:
Когда на следующее утро Халев явился к себе в контору, его уже ожидали два человека в ливреях Домицианова дома, которые потребовали, чтобы он отправился вместе с ними во дворец принца.
— Зачем?
— Чтобы дать необходимые показания на суде.
Так он узнал, что его замысел удался, соперник схвачен, и его сердце, томимое мучительной ревностью, какую могут испытывать лишь люди Востока, взыграло от радости. И всё же, проходя по поблескивающим в утренних лучах мостовым, Халев почувствовал вдруг сильные угрызения совести: нет, не так одолевают своих соперников, он, собирающийся обвинить отважного Марка в трусости, — сам трус; ложь в словах и поступках не может никому принести ни счастья, ни покоя. Но
Они вошли во дворец. В первом же зале их встретил Сатурий; он показал рабам жестом, чтобы они отошли от Деметрия.
— Значит, вы их схватили? — с нетерпением спросил Халев.
— Точнее говоря, одного из них. Девушке удалось бежать.
Халев сделал шаг назад.
— Она бежала? Куда же?
— Хотел бы я знать. А я-то надеялся, что вы знаете. Мы нашли в доме только Марка: он готовился отправиться к Титу. Но пошли, нас ожидают судьи.
— Но если она бежала, для чего мне выступать свидетелем в суде? — спросил Халев, пятясь.
— Не знаю, но тебе придётся дать показания. Эй, рабы, проводите свидетеля.
Поняв, что пути назад нет, Халев махнул рукой, показывая, что в эскорте нет никакой необходимости, и последовал за Сатурием. Они вошли в высокий, но не очень просторный зал. В самом его конце, в пурпурной мантии, какие носят лишь особы царской крови, сидел Домициан; слева и справа от него за узкими столами, с непокрытыми головами, но в доспехах, расположились пять-шесть его телохранителей. Тут же находились два писца со своими табличками, человек в судейском одеянии, видимо обвинитель, и несколько стражников.
Багроволицый Домициан, как раз беседовавший с обвинителем, был явно в прескверном настроении; устремив взгляд на вошедшего Халева, он спросил:
— Это и есть тот самый свидетель-еврей, Сатурий?
— Да, мой повелитель. И ещё один свидетель ожидает за дверью.
— Хорошо. Введите обвиняемого.
Услышав за спиной шаги, Халев обернулся и увидел Марка: он держался гордо, с военной выправкой. Их глаза встретились, и на мгновение Марк остановился.
— А, — сказал он. — Халев. Теперь я понимаю. — Он прошёл вперёд и по-солдатски отсалютовал принцу.
Домициан посмотрел на него с ненавистью в бледных глазах и бесстрастно спросил:
— Это и есть обвиняемый? В чём же он обвиняется?
— Обвиняемый — Марк, конный префект, который служил под началом цезаря Тита в Иудее, командуя большим отрядом римских войск. В нарушение наших воинских традиций и эдикта цезаря Тита, он позволил захватить себя в плен евреям. Эдикт же, утверждённый цезарем Титом в самом начале осады Иерусалима, требует, чтобы ни один солдат не сдавался в плен живым, и если он всё же захвачен врагами, а затем спасён нашими войсками или бежал, то он подлежит смертной казни либо разжалованию и изгнанию. Господин Марк, признаете ли вы себя виновным?
— Прежде всего я хотел бы знать, — спросил Марк, — какое право вы имеете меня судить. Я требую, чтобы меня судил, если уж есть такая необходимость, мой непосредственный начальник Тит.
— Тогда, — сказал обвинитель, — вам следовало обратиться к нему сразу же по прибытии в Рим. Теперь же он находится там, где его запрещено беспокоить; ведение же всех дел но военному ведомству он поручил своему царственному брату, принцу Домициану, который, вместе со своими телохранителями, и является вашим законным судьёй...
— Вероятно, господин Марк был слишком занят делами, — язвительно перебил его Домициан, — чтобы сразу же по прибытии в Рим потрудиться объяснить своё поведение цезарю Титу.
— Я как раз собирался отправиться к нему, когда меня задержали, — сказал Марк.
— Вам следовало сделать это раньше. А теперь извольте объяснить своё поведение здесь, перед нами.
Заговорил обвинитель. В ходе следствия установлено, сказал он, что обвиняемый в сопровождении старой женщины вернулся на коне в Рим рано утром, в день Триумфа, и тут же направился прямо в свой дом, который именуется «Счастливым домом». Вечером он послал оттуда в Форум старую женщину и раба с большими суммами денег в корзинах на спине; на эти деньги они купили на торгах прелестную еврейскую пленницу, прозываемую Жемчужиной. Жемчужина была отведена к нему домой, но утром, при его задержании, ни её, ни старухи в доме не оказалось. Обвиняемый заявил, что он как раз хотел отправиться к цезарю Титу, чтобы доложить ему о своём прибытии, но тот уже уехал. В конце своей речи обвинитель заявил, что для подтверждения обвинения он вызвал в суд еврея по имени Халев, который получил прощение всех совершенных им преступлений от самого цезаря Тита и в настоящее время находится в Риме, где под именем Деметрия занимается торговлей.
Затем выступил вперёд и дал свои показания Халев. Отвечая на задаваемые вопросы, он рассказал, что командовал отрядом евреев, которые сражались с римлянами около Старой башни за несколько дней до захвата Храма. В ходе этого сражения ему довелось вести переговоры с префектом Марком, стоящим сейчас здесь, перед ним; в конце этих переговоров он вызвал его на поединок. Марк отказался и хотел бежать, поэтому он плашмя ударил его по спине мечом. Начался поединок, в котором он, свидетель, одержал верх. Будучи ранен, обвиняемый выронил меч, упал на колени и запросил пощады. За поединком последовала общая схватка; поэтому он, Халев, втащил своего пленника в Старую башню и вернулся на место сражения.
Когда он получил возможность вновь зайти в башню, пленник уже успел скрыться, оставив вместо себя девушку, которую римляне знают под прозвищем Жемчужины; позднее эта девушки была захвачена в плен и выставлена для продажи на Форуме, где её купила старая женщина, в которой он опознал вырастившую её служанку. Пойдя за ними следом, он выяснил, что они укрылись в доме на Виа Агриппа, принадлежавшем, по его сведениям, обвиняемому Марку. Вот и всё, что он знает.
Затем обвинитель вызвал солдата, который показал, что в тот самый день он сражался иод командованием Марка и видел, как предводитель евреев — этот самый Халев — в конце переговоров ударил обвиняемого мечом по спине. В последующем сражении римляне вынуждены были отойти. Он только успел заметить, что их префекта Марка уводят в плен, меча у него нет, из головы хлещет кровь.
После того как были заслушаны показания свидетелей, слово предоставили самому Марку, спросив его, что он может сказать в своё оправдание.
— Очень многое, — гордо заявил тот, — но только перед беспристрастным судом. Я требую, чтобы выслушали показания легионеров, которые были со мной в Иудее, здесь же я не вижу никого из них, кроме этого шельмы, которого в своё время приказал высечь за воровство и изгнать из легиона. Но, к сожалению, это невозможно, ибо все они в Египте. Что до Халева, то он мой заклятый враг, который ещё в юности совершил убийство своего же еврейского стражника и которого я ещё тогда победил в поединке, но сохранил ему жизнь. Верно, что он нанёс мне удар плашмя по спине, а когда я ринулся на него, ударил меня по голове, отчего я лишился сознания. В таком состоянии меня и взяли в плен. Несколько недель я пролежал полуживой-полумёртвый в катакомбах одной из еврейских сект, где меня лечили. Оттуда я бежал в Рим, намереваясь донести обо всём своему повелителю цезарю Титу. К цезарю Титу я и взываю о беспристрастном разбирательстве моего дела.