Падение Кимас-озера
Шрифт:
— Здравствуйте, — буркнул я себе под нос, так, на всякий случай.
— Здравствуйте, ваше благородие, — ответили они, вытянувшись передо мной в струнку.
В первую секунду я даже опешил и взглянул на опушку. Ничто не говорило за то, что оттуда может сейчас кто-нибудь выйти.
Я стал медленно снимать лыжи.
Снял одну, снял другую. Два болвана, стояли вытянувшись передо мной в струнку. Белый капюшон балахона хорошо скрывал мой красноармейский шлем.
— Вольно! — скомандовал я и, очевидно, чем-то нарушил уставную формулу, так как парни весело перемигнулись друг с другом. Или, может быть, они играют со мной, как кошка с мышью? И я вспомнил избу в Паданах.
Где ты, Лейно, где штаб наш сейчас?
Я воткнул палки в утоптанный скользкий снег у крыльца и, медленно, вразвалку переступая со ступени на ступень, стал подыматься в избу.
— Надо сколоть лед со ступенек, — проворчал я, желая еще раз показать мое превосходное финское произношение.
— Будет исполнено, — ответил один из болванов, вытягиваясь во фронт и беря под козырек.
При этом он положил недоеденный кусок пекки-лейпа на лавку.
С каким бы удовольствием я сжевал его! Сразу захотелось есть.
«С пустым желудком легче перенести рану в живот», — вспомнил я изречение нашего курсового врача и переступил порог.
Очевидно, все шло, как ожидали эти дурни, потому что они не проявили даже малейшего признака удивления. Я видел все отлично.
Я и сейчас могу точно, подробно обрисовать все детали: как белые стояли, как лежал кусок хлеба на лавке, как слегка накренилась левая палка, воткнутая в снег, какого рисунка была резьба на наличнике двери.
Все чувства мои были обострены, и все это я помню отлично и не забуду до последней минуты моей жизни.
Входя в избу, я оглянулся на лес. На опушке не было и признака жизни.
Я вошел в помещение.
Сразу же охватила меня, сутки пробывшего без сна на воздухе, одуряющая теплота душно натопленного, насквозь прокуренного помещения. В помещении было четыре человека. Они наскоро прибирали комнату, винтовки в козлах стояли в углу.
Вслед за мной в комнату протиснулись два олуха со двора.
Как только я вошел, эти дурни вскочили и отдали мне честь.
Тогда спокойно, громко, раздельно, слыша каждый удар своего сердца, я спросил по-начальнически:
— Кто здесь командует?
На мой вопрос в открытую дверь из соседней комнаты выскочил рослый человек в егерской форме, со знаками отличия в петлице, с огромным, как окорок, лицом, багровым от напряжения и желания выслужиться, и стал передо мной навытяжку.
Держа руки по швам, он начал рапортовать.
Я приложил руку к козырьку, скрытому под капюшоном, как и полагается при принятии рапорта.
— Командую здесь я, капрал Курки, исполняя порученную мне задачу: освободить Карелию от русских красных бандитов.
Нервы мне изменили здесь: при словах «красных бандитов», рука, поднятая к козырьку, сама собой сжалась в кулак, и кулак захотел опуститься на физиономию капрала, чтобы сделать из нее отбивную котлету.
Большим усилием воли заставил я себя распустить кулак и отвести ладонь назад, делая все время вид, что я внимательно слушаю рапорт.
— Всего нас четырнадцать человек, — продолжал капрал, — и командует всей заставой поручик Ласси.
Услышав эту фамилию, я вздрогнул и, видя удивление в зрачках капрала, отвел свою поднятую руку назад и... и, вероятно, обнажил из-под капюшона кусок шлема, ту его часть, где краснела пятиконечная наша звезда.
Я понял это по внезапной бледности, залившей багровое до того лицо капрала, по тому, как он стал запинаться, очевидно, удивив этим всех слушавших, — их было теперь в помещении восемь человек; двое вошли сразу вслед за капралом из соседнего помещения, — и, наконец, по его прямому вопросу:
— Так вы красный?
— Да, я красный, — подхватил я его реплику и тоном приказа, не терпящего никаких возражений, продолжал: — и приказываю вам всем немедленно сдаться мне.
Они стояли оторопев.
В моей левой руке уже была граната, в правой — наган.
— Пока я с вами вел беседу, мои товарищи окружили селенье, ни один из вас не уйдет живым, если будете драться. Сдавайтесь!
Здесь Курки, а вслед за ним и я, взглянули в окно.
Метрах в пятидесяти, рассыпавшись цепью во главе с товарищем Лейно, шло мое отделение, быстро приближаясь к нам.
— С другой стороны два взвода. Сдавайтесь!
Никто из белых не успел ничего ответить, как под тяжелым ударом валенка дверь распахнулась, и в комнату влетел Лейно.
Увидев белых, он, размахивая гранатой, крикнул:
— Руки вверх!
Все находившиеся в комнате подняли руки.
В эту секунду на улице раздался глухой револьверный выстрел.
— Ты держи их здесь! — крикнул я Лейно, выскочил на улицу и приказал одному из товарищей с винтовкой встать у окна.
Тойво вбежал в избу помочь Лейно разоружить белых.
Снова раздалось несколько выстрелов.
Пробираясь задами деревни, отстреливаясь, уходил офицер.
Револьверные выстрелы принадлежали ему.
Ружейный же выстрел вырвался из соседней избы.
Я снял с плеча винтовку и медленно стал целиться.
Офицер уходил, и это был, несомненно, Ласси.
Я нажал на спусковой крючок. Он не поддавался. Выстрела не произошло. «От мороза, что ли?» — вспомнил я рассказ Раухалахти в санитарном вагоне. Я нажал еще сильнее.
Отдача была сильная.
Офицер рухнул в снег.
Я пошел к нему.
А так как лыжи мои остались у крыльца, я шел медленно, зачерпывая в валенки снег.