Падение Кимас-озера
Шрифт:
Суси также думал о том, что отряд не получает никаких известий из внешнего мира, да и получить их совершенно невозможно.
Сейчас, может быть, снова объявила войну Польша или японцы пошли через буферную Дальневосточную республику на Страну советов, а мы здесь ничего этого и не знаем...
— Матти, — обратился ко мне Суси, — сколько километров пути ты отметил на карте в эти сутки?
— Шестьдесят пять, товарищ адъютант, по линии полета птицы.
— Ты забыл наши отступления по этой линии, извилистое русло реки, наши выходы на берег.
— Тогда около ста, товарищ Суси.
Солнце сияло во-всю, снежные искорки золотились на улице, переливались всеми цветами радуги и задорно хрустели.
Было великолепное зимнее утро. В комнату быстро вошел Антикайнен. Он не взглянул на нас и не заметил даже нашего присутствия.
Не раздеваясь, казалось, в полном изнеможении, он рухнул на хозяйскую кровать. Рука его свесилась с постели.
Суси, также не заметив появления Антикайнена, продолжал делать записи в своем дневнике. Услышав скрипение пера, Антикайнен тихонько приоткрыл глаза и только теперь заметил нас. Тогда он стал шарить рукою по постели и, сделав вид, что он что-то искал здесь, медленно поднялся и как бы про себя произнес:
— Нет, не то.
И уже стоял перед нами, снова подтянутый, подобранный, боевым командиром.
Видимо, даже и перед друзьями стеснялся он показать свою усталость. Таким уж был он.
Был большой пятичасовой привал.
В начале первого мы должны были снова выйти в поход — уже в районы, где был неприятельский центр. Ребята спали вповалку на полу в избах. Лишь некоторые счастливцы имели силу добраться до полатей или сделать себе подстилку.
Блаженное выражение полного отдыха блуждало на лицах многих, другие спали сосредоточенно. Тойво с одним курсантом забрался на мягкую постель кулачки и спал, не помня себя.
Перед тем, как улечься спать на соломе на полу, я подошел и взглянул на лежавшего на краю постели Тойво.
Он глубоко дышал, и руки его сгибались, и ноги его сгибались и распрямлялись, пружиня, подобно тому, как это бывает при лыжном беге. Лицо его было сосредоточенно, ровное дыхание вырывалось из его груди. Мышцы рук и ног мерно, в такт сокращались и расслаблялись.
Было ясно, что Тойво шел на лыжах и во сне.
Двигая руками и ногами, он задевал своего соседа по постели. Но тот спал так крепко, что, казалось, ничто не в состоянии было разбудить его.
В тот же день, в начале второго, мы снова вышли в путь — вперед на Реболы.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мы захватываем Реболы. Я снова иду в разведку
Небо было черное, как и стволы мачтовых сосен, когда вокруг луны показались кольца северного сияния.
Они совсем не походили на изображения северного сияния в хрестоматиях и учебниках географии — они не были разноцветны. Тусклый желтовато-белый свет освещал их как будто изнутри.
Луну окружили два огромных концентрических светящихся кольца.
Потом ночь их размыла, и осталась опять холодная, огромная небесная пустыня и наш маленький отряд, идущий через лес, перелески, рощи, опушки, долины, лесные речки, по твердому насту и по разрыхленному снегу все вперед, вперед...
И казалось, что мы идем так бесконечно, и начало похода, еще недавнее, совсем потерялось в таких уже далеких мирных и невозвратимых днях, что даже и вспомнить было трудно, были ли когда-нибудь такие дни. И трудно даже было подумать о том, что будет, когда поход окончится (о, как натирает ремень!). И разве может он окончиться, а снега, растаяв, обнажить топкие болота Карелии?
Мы шли... Рядом со мной шел Лейно.
Мы шли, сделав в снегах после Челки еще один привал. Отряд приближался к Реболам. Антикайнен распорядился обойти Реболы, чтобы приблизиться к деревне со стороны финской границы, откуда нас меньше всего можно было ожидать.
Мы готовились к жаркому бою. Лейно шел по склону к озеру. Я остановил на минутку товарища Лейно.
Мы стояли на склоне, отряд шел по озеру. Я молча смотрел на товарищей, и, перед тем как оттолкнуться палками и пойти вслед за другими вниз по склону, Лейно сказал мне:
— Вот смотрю я на ребят и думаю: если бы я сам не был в отряде, а так, случайно, очутился в эту секунду на этом склоне и увидел наших курсантов, идущих, как сейчас, молча, в этих белых балахонах, в свете луны по льду озера, я бы испугался и, будь человеком суеверным, подумал бы, что идут привидения, тени людей.
И действительно, отряд, идущий в лунном свете по озеру, напоминал процессию призраков.
— Но только твои привидения, Лейно, слишком по-человечески, по-зверски даже, дышат!
Сильные выдохи и вдохи, сопение, какой-то хриплый шопот дыхания нарушали ночную тишину зимнего озера.
Мы шли все вперед. Лейно мне говорил:
— Я уже однажды сделал на лыжах глубокий рейд. Но тогда я был совершенно одинок, и рядом со мной не было ни одной родной души.
Я был захвачен под Выборгом в плен лахтарями и случайно приговорен не к расстрелу — американский журналист присутствовал на суде, — а к десятилетней каторге.
Меня вместе с другими тридцатью тысячами товарищей продавали в рабство в германские колонии Африки [11] .
11
В разгар кровавого белого террора финская газета «Уузи Пэива» писала в статье «Как поступить с пленными»:
«Прежде всего все начальники разбойничьих банд, мужчины и женщины, как, например, чиновники и служащие красногвардейских социалистических обществ и грабительского управления, убийцы, грабители и лица, причинившие ущерб, должны быть, по закону, приговорены к смерти или заключены в смирительном доме. Выдачи этих лиц надлежит требовать от России, ибо они являются лишь преступниками. Их имеется, вероятно, около тысячи. Всех русских надлежит просто расстреливать, как бешеных собак. Относительно остальных надлежит войти в соглашение с немцами. Германия имеет обширные владения и громадные колонии. Германия нуждается в рабочем люде и может разбросать их по всем своим владениям или колониям, не подвергаясь той опасности, что они смогут распространить яд большевизма среди немецкого населения, тем более, что вначале они не будут знакомы с местным языком».
Руководясь подобными рассуждениями, финские «законодатели» выработали на основании сеймового закона проект продажи за границу живой рабочей силы — арестованных революционеров. В обмен Германия должна была снабдить истощенную Финляндию минеральными удобрениями.
Если бы я уважал законы, то сидел бы и до сего дня в каменном мешке и не пошел бы в этот рейд. Но я уважаю только такие законы, которые помогают бить лахтарей, и поэтому, когда представился случай, я бежал из тюрьмы. Ты знаешь, что в каторжных централах ворота широко открываются только внутрь, и выйти было нелегко. Но я вышел...
Нас, арестованных, переводили в другую тюрьму.
На двадцать человек было четыре конвоира.
Я уже заранее сговорился с товарищами, и они сделали так, как было условлено.