Падение короля
Шрифт:
И покинув эту страну, ибо прежде, до этой минуты, король был совершенно уверен, что ее покидает, он вдруг с такой силой вспомнил ее в своем сердце, что понял — нет, он ее не покинет!
— Поворачивай назад! — неожиданно приказал король и во весь рост встал на палубе. Все, кто с ним плыли, умолкли так внезапно, словно единый язык замолчал, а гребцы застыли на взмахе и все воззрились на короля. Король Кристьерн повторил свое приказание, но миролюбивым тоном. Повинуясь распоряжению, тяжелый корабль развернулся. И вот они снова поплыли, как раньше, назад, на середину пролива, — огни Миддельфарта растаяли вдали. Никто не посмел спрашивать у короля, отчего он переменил свое решение, но у всех отлегло от сердца, а поэтому все молчали. Пока не вспомнили давешнего приказания и не принялись усердно вести болтовню.
Решившись повернуть назад, король все больше воодушевлялся. Ведь он возвращался к своим королевским замыслам, к цели своей жизни, и по мере того как они, воспрянув, вставали перед ним, укреплялся его дух. Осуществленное решение, корабль, несущий его в Ютландию, это само по себе как бы служило утешительным залогом того, что все трудности он преодолеет, и король перестал думать о чем-либо, кроме своих планов. Он зрел в грядущем объединенный Север, представлял себе воцарившееся в его землях спокойствие и себя самого признанным главою всех подвластных стран. В душе он еще раз одобрил правильность намеченных на будущее мер; он мысленно рассмотрел свои законы и усовершенствования и нашел, что они хороши. Он вспомнил о своих планах подавить торговый промысел Любека, чтобы сосредоточить торговлю в своих руках для обогащения Северных стран; он еще раз ясно увидел всю несообразность и вредность дворянских привилегий{54}, у него просветлело на душе при мысли о провинциальных городах, в которые придет процветание, и о крестьянстве, которое получит свободу, чтобы новые богатства добывать из земли. Своим мысленным взором он видел сословия своего государства в виде громадных, протянувшихся на много миль во все стороны площадок, расположенных на разных уровнях, и он видел, как одна громадная площадка должна приподняться, а другая опуститься, чтобы они сравнялись под действием неослабевающего нажима властительной руки, лежащей на рычагах правления.
Вон на английском троне сидит король Генрих{55}. А по какому праву? Англия в былые времена принадлежала Дании{56}. Не раз плавал туда датский флот; а значит, объединенный Север может снова протянуть железные когти на запад. Столько-то денег — когда законность и единение, торговля и земледелие соберут для Севера достаточно золота, — столько-то кораблей и солдат… И назло всем ветрам и штормам датские ядра обрушатся на скалы Дувра{57}.
Германский император Карл{58} приходился королю Кристьерну тестем, король знал его и не восхищался. Французский король Франциск{59} — личность тоже не слишком выдающаяся. Ладно, пускай сидят себе, где сидели, но если говорить о царствах Нового Света, которые подарены Европе Колумбом, то из-за них мы еще поспорим! Кораблей! Кораблей! Север еще не получил своей доли — он ее получит. Это будет источником денег и новых кораблей. И люди Севера далеко шагнут вперед, покуда есть еще не завоеванные миры.
Так. Но уверенность короля сникла, едва перед ним опять показалась Ютландия. На берегу не было огней, и суша вместе с замком Хёнеборг внезапно вынырнула из мглы туманной ночи, когда корабль приблизился к ней почти вплотную. На земле там и сям лежали остатки не растаявшего снега, с голых деревьев с карканьем взлетали вороны и галки. Огни в замке были потушены. Сырая ночь всё придавила своей тяжестью.
Зрелище твердой земли поразило короля, словно внезапный удар. Он до глубины души проникся пониманием того, что страна охвачена мятежом, это была суровая действительность. И поскольку однажды он уже осознал со всей отчетливостью всю безнадежность своего положения, то тем скорее должен был во второй раз прийти к тому же горькому выводу. У короля накопилось достаточно воспоминаний и картин такого рода, которые могли привести его в уныние, — для этого вполне хватало опыта, нажитого за годы правления. Нескончаемые труды, разочарование, каждодневные расчеты и напряжение, в котором он жил вот уже десять лет. Швецию он дважды завоевывал своим мечом, она досталась ему дорогой ценой, ради нее он совершал непоправимые поступки — и вот, оказывается, все было напрасно. Во имя Дании он безоглядно тратил свей силы, трудился денно и нощно, а датчане отблагодарили его тем, что отставили от должности как нечестного управителя. Да можно ли добиться чего-то с таким народом, который не хочет, и всё тут! В каждой деревенской усадьбе этого обширного государства окопалось твердолобое упрямство, в каждом датчанине сидит недальновидная слепота, которую неустанно приходится побеждать силой или лукавством. И все это ради никому не понятной цели.
Это была неравная борьба. У косности было много сторонников, и только он один отстаивал королевскую мысль. Это значило сражаться с черепахами. А что до простонародья, угнетенного и задавленного нуждой, тех, кого он собирался поднять из униженного состояния, они и вовсе не способны были видеть ничего, кроме сиюминутной потребности, и вот они выступили по всей стране, от Скагена до Вейле, покинув свои хижины и вооружившись стрелами и топорами, потому что он ради спасения государства хотел обложить их налогом. Нет, с такими людьми дела не сделаешь! Твердолобые, с недалекими мыслями и жестоковыйные люди населяют Данию, всюду — скаредные сердца и кошельки, закоснелые привычки, озлобленность и глупость.
Перевозня причалила к берегу, матросы уже начали укладывать сходни, как вдруг король снова приказал отчаливать и плыть назад, к Фюну. Король говорил упавшим голосом, но, увидев, что они не торопятся, разразился яростной бранью. В свите короля воцарилось гробовое молчание. И за все время, пока они во второй раз переправлялись с Ютландского берега к Фюну, не было сказано ни одного слова.
По прибытии в Миддельфарт король тотчас же сошел на берег и направился к ближайшему дому. Дело было уже ночью, разбуженные стуком жильцы пришли в большое смятение. Король потребовал, чтобы ему предоставили ночлег, и покуда шли хлопоты и приготовления, он уселся при свечах писать письма. Он решился на последнюю попытку и обратился с посланиями к целому ряду мятежников. Ибо тоска, которая охватила его при виде ютландского берега и мешала спокойно думать о Дании и о создавшемся положении, прошла в тот же миг, как только он решил оттуда уехать. А очутившись в Миддельфарте и написав письма, он и вовсе успокоился, и в глубине души у него втихомолку ожила надежда.
Король немного поужинал в обществе Амброзиуса Богбиндера{60}, который был при нем в эту ночь. Затем они целый час проговорили, очень горячо, король сердился, да и Амброзиус забылся и тоже выходил из себя. Он был противником каких бы то ни было переговоров и убеждал короля, что надо на островах собирать войско и под корень истребить жалкие собачьи душонки, которых слишком много развелось в стране. Амброзиус весь трясся при одной мысли о подлом датском сброде.
— Да, да, да, — говорил король, соглашаясь.
Но смотрел при этом рассеянным взором и не вслушивался в то, что говорил его собеседник. На столе в тесной комнатенке мещанского дома коптила свеча. Время уже было за полночь. Король подошел к окну и растворил ставни, чтобы посмотреть, какая на дворе погода; ночь по-прежнему была сырая и облачная.
— Да, — произнес король, отошел от окна, потоптался туда-сюда на тесном пространстве. Вдруг он остановился, кивнул — решено! Амброзиус Богбиндер оцепенел.
— Переправляемся на ту сторону, такова наша воля! — промолвил король густым, низким басом. Через полчаса они уже плыли по морю.
И королевское решение было незыблемо. Мысли его уже унеслись в глубь Ютландии, в своем воображении он уже скакал к Виборгу{61}. Ибо из всех возможных путей он избрал самый трудный и тягостный — пойти на уступки. Да, он решил отказаться от некоторых прав ради конечной цели. Не беда, если придется подождать. Сейчас самое главное — за что-то ухватиться… Он созовет в Виборге представителей сословий и пообещает собранию те уступки, которых оно потребует.