Падение с яблони. Том 2
Шрифт:
Мы торопились. Наш злодейский расчет был прост. Каждый ставил свою палатку – для себя и для подруги, привлекая ее же в качестве помощницы. Правда, девчонки попытались перемешать нам карты, потребовали для себя отдельную палатку. Но мы не очень и спорили с ними. Мы знали, что все эти причуды до первого стакана.
Через час приготовления были окончены. Три палатки стояли кольцом, на равном удалении друг от друга. А на пятачке посередине был раздут костерок и раскинуты два одеяла в качестве самобранки.
И грянул праздник!
После получаса ровного веселья все
Любаша с улыбкой наблюдала за происходящим. А я успевал и на груди у нее полежать, и составить компанию Дешевому, и побарахтаться с Мариной, и напакостить Харьковскому, и поумничать с Леночкой.
С наступлением темноты все пары разбрелись по норам, оставив недопитыми стаканы и недогоревшим костер. Словно торопились что-то успеть до дождя.
Но дождя в эту ночь не было. Как не было и того что-то. Был только концерт с гвоздем программы – Дешевым. Он оказался хуже всякой стихии.
Я не успел еще улететь в райские кущи на Любашиной груди…
А Любаша, как никогда, была мягка, податлива и ласкова. И я все больше ощущал в ней материнскую нежность ко мне. Без слов (Любаша не любительница много говорить) она смотрела мне в лицо, гладила его пальчиками и целовала. Она дышала ровно, глубоко, и в глазах ее сквозь темноту светилась дикая радость. А я колыхался на ее огромной груди, как Одиссей на волнах Эгейского моря. Я проказничал и шалил. А она смотрела на меня с радостью и восхищением, как может смотреть только мама на своего ребенка.
Было очень хорошо и спокойно. И никуда не хотелось спешить.
Была какая-то уверенность и в ней, и в себе. Уверенность в том, что обязательно само по себе что-то произойдет. Что-то глубокое и сильное. И было огромное желание этого!.. Но не зверское. А ровное, растущее, вполне управляемое и поэтому вдвойне приятное.
Что-то такое было в ее взгляде и исходило от ее груди. Я будто хотел в ней постичь нечто такое, чего не удалось постичь еще никому…
Не знаю. Может, потому что люди долго жили со скотом или сами долго были скотами. Только, если хорошенько ковырнуть, в каждом, наверное, обнаружится порядочная скотина. Налей ему больше вина и ты увидишь!
Короче, не успел я окунуться с головою в Любашу, как в палатке Дешевого поднялся невообразимый шум. Угрозы, маты, визг и плач. Я прислушался и понял, что Дешевый поссорился с Леночкой и выгнал ее на улицу. Та уселась у потухшего костра и залилась слезами. О том, что у них произошло, догадаться было нетрудно. И поэтому я не спешил вмешиваться.
Харьковский с Мариной долго и безрезультатно успокаивали Лену. Потом призвали меня. И я оторвал себя от Любы. Только за один этот облом Дешевому стоило набить морду!
Он лежал в своей палатке в обнимку с магнитофоном и что-то подвывал не в такт музыке. И рожа в сумерках у него была совершенно счастливая.
– Что ты, падла, вытворяешь? – сказал я.
Он обрадовался моему появлению.
– О-о! Леха! Заходи в мой хутор! Давай выпьем!
– Ты понимаешь, козлиная твоя морда, что ты здесь не один?
– Почему не один? Я здесь один! Я хозяин! А ей не нравится – пускай валит на улицу! Сука подзаборная.
– Слушай ты, падла дешевая, я же за это могу и по башке дать!
– А шо она ломается, как мандавошка? Я сказал: «Не хочешь – зачем было ехать!» Она стала залупаться. Ну, я и послал ее. Она обиделась. Шо теперь, жопу ей целовать? Замерзнет – придет.
– А ты не подумал, что можешь всем испортить праздник?!
– Какой там праздник! С кем праздник? С этими кошелками? Они же, сучки, сговорились! Я это давно понял. Вот посмотришь, Леха, ни у тебя, ни у Хорька тоже ничего не выйдет! Лучше давай выпьем – вот это будет праздник! Знаешь, как классно – выползаешь из палатки и пьешь прямо лежа. И ты уже никогда не упадешь. Пьешь, пьешь – и не падаешь! Заснул, проспался и опять пьешь! Прикинь, какой кайф! А с этими кошелками точно ничего не выйдет.
– Послушай ты, кайфушник! У нас и в самом деле ничего не выйдет, если ты будешь так кайфовать!
– Все равно ничего не выйдет. Поползли пить, Леха!
– Да пошел ты!..
– Давай по-пластунски, шоб на колени не подыматься!..
– Я тебе не дам больше ни глотка! Потому что из тебя уже дерьмо поперло. Понял?
Мы еще некоторое время погрызлись и в конце концов пришли к согласию: я ползу с ним пить, а он извиняется перед Леночкой.
Ошибка моя была в том, что мы сначала выпили. Потом он подполз к Леночке и что-то пробурчал ей в спину.
– Бу-бу-быр-быр-бу-бу… в самом деле… быр-быр-бу-бу… обиделась, как дура… бу-бу-бу… твою мать…
Леночка продолжала всхлипывать, не реагируя на слова. И Дешевый тоже обиделся:
– Да пошла ты!..
После чего выпил стакан и пополз в свою палатку.
Харьковский первым кинулся на него. Я удержал Харьковского. Потом кинулся я, но Харьковский удержал меня. И наконец, кинулись оба, а девчонки вцепились в нас. Дешевый, кажется, только балдел от того, что все мы вертимся вокруг него.
Не знаю, чем бы закончился скандал в нашем семействе, если бы не вмешалась здравомыслящая Люба. Она взяла за жабры матерящегося Дешевого и затащила его в палатку. И там уже завела с ним душеспасительную беседу.
А я пригласил Лену к себе, чтобы она не мерзла под открытым небом. И мы улеглись рядышком, как братик с сестричкой.
Она еще всхлипывала. Я сказал ей, что не стоит принимать так близко пьяные и дешевые выходки. И она успокоилась. Уткнулась мне в грудь лицом и затихла. Я погладил ее по головке, как маленькую девочку. Потом по спинке. Чисто из сострадания. И вдруг почувствовал, что она вовсе не маленькая девочка. Просто почувствовал.