Падение Света
Шрифт:
— Ямы завалены трупами, — пробормотал Прок, снова хватая давно опустевшую кружку. — Пленники преданы мечу, завоеванный город сожжен, а те, что еще живы, копают себе могилы. Обычное дело.
Айвис уставился на хирурга. — Были при разграблении Асетила на дальнем юге, да?
Прок не пожелал встречать его взгляда. — В тот день я ушел из легиона, командир.
Повисло долгое молчание, хотя Сендалат оно долгим не казалось — она наблюдала за Айвисом и Проком. Меж ними что-то проскочило. Заложница не слышала ранее названия Асетил и не знала о
Айвис отодвинул кружку до странного задумчивым жестом. — Готос вошел в сердце города, где собрались совместно правившие им Джагуты. Среди них наверняка были великие умы, преданные идеалам цивилизации. Но вот Готос вошел на главную трибуну. Начал речь, а когда окончил, его встретило молчание. В тот день завершилась цивилизация Джагутов. Во дни последовавшие Готоса нарекли Владыкой Ненависти.
— Подходяще, — заметил Ялад.
Но Айвис помотал головой: — Ты явно не понимаешь, страж ворот. Ненавидели истину слов Готоса. Титул горький, но не содержащий презрения к нему самому. Лорд Драконус непреклонно настаивал: даже сам Готос не питал ненависти к цивилизации. Скорее это было признанием рока — неизбежности потери первоначального смысла.
— «Тюрьмой назови, Чтобы увидеть решетки», — процитировал Прок.
Сорка кашлянула и продолжила: — «Назови каждый прут, И клетка замкнется…»
— Во имя дружбы», — закончил Прок и взглянул Сорке в глаза.
— Цивилизации будут расти до самой смерти, — сказал Айвис. — Даже без цели, даже развращенные, будут расти. Из нарастающей сложности родится Хаос, но в Хаосе лежит семя саморазрушения. — Он задвигался, как будто впав в сомнения. — Так заключил лорд. И мы встали, чтобы пойти меж палаток и поглядеть на север, на небеса, освещенные кострами джеларканской орды.
Сендалат встала, дрожа. — Уже поздно, — сказала она извиняющимся тоном. — Боюсь, разум мой слишком устал, чтобы сражаться с нюансами вашей беседы.
Ялад вскочил, кланяясь ей. — Миледи, я сопровожу вас в покои и проверю охрану на посту.
— Спасибо, страж ворот.
Пока остальные откланивались ей, Сендалат уловила взгляд Айвиса, заметив лишь боль, которую он не смог скрыть. И ушла с Яладом, крайне раздосадованная. Сержант говорил что-то, она едва ли слышала хоть слово.
«Ты так ее любил? Да, безнадежно дело».
Она подумала об ожидающей постели и снах, что постарается отыскать ночью. «Заставлю тебя найти меня во сне, командир. И найду некоторое утешение».
Снаружи завывал ветер, будто придавленный камнем зверь.
* * *
Когда лес кончился, открывая неровные холмы и устья старых шахт, Вренек заметил на обочине двух воронов, клевавших труп третьего. Головы повернулись к пришельцам, один издал резкое карканье.
Каладан Бруд сделал жест. — Нас зовут на гнусное пиршество.
— Леса
— Останемся на ночь в крепости Драконсов?
— Возможно. Я редко бывал гостем лорда, но находил дом вполне приятным… не считая трех дочерей. Бойся смотреть в их глаза, Каладан. Отыщи змею — встретишь прием более теплый.
Каладан Бруд оглянулся на Вренека. Тот тащился сзади, смертельно устав от пути длиной в половину дня. — Дети ищут себе подобных. Мудрый ли то выбор? — Он крикнул Вренеку: — Недалеко. Мы почти пришли.
— Помню, они держались наособицу, питая презрение даже к сводному брату Аратану. Так или иначе, я отдам Вренека под опеку Сендалат. Там Айвис, ему я доверил бы собственную жизнь.
— Никогда такого не видел, — сказал Вренек, едва они миновали воронов. — Ну, когда едят себе подобных.
— Как и я, — отозвался Азатенай. — Они скорее склонны тосковать, видя погибших сородичей. Есть что-то неприятное в здешнем воздухе, и чувство растет, пока мы приближаемся к крепости. Возможно, — добавил он Аномандеру, — наш путь проложен не слепым случаем.
Первый Сын пожал плечами. — Твои разговоры о магии кажутся мне словами о шторме, коего я не могу видеть и слышать. Твои загадки не преодолевают моего невежества. Ты с тем же успехом можешь говорить на ином языке.
— Но ты, Первый Сын, видел ее работу, когда я пришел к вам, к твоему брату положить камень очага. В тот день мы поклялись и связали наши души.
— Ах, я уж гадал, когда цепи станут тебя бередить, Азатенай.
— Не чувствую никакой скованности, уверяю тебя, Рейк. Но наше странствие в поисках Андариста… гм, я ощущаю, будто круг сужается. Но это лишь мое ощущение. Говоря как твоя тень, я заявляю, что мы далеко удалились от нужной дороги.
— Ты советуешь спешно вернуться в Харкенас.
— Если Харкенас обострит твое внимание к насущным нуждам королевства — да.
Лорд Аномандер остановился, поворачиваясь к Каладану. — Она отвернулась от меня, так называемого первенца. Сделала темноту стеной, неприступной крепостью. Где же фокус ее внимания? На детях? Явно нет. Простим, что она отдалась объятиям любовника — не мне им мешать. Но когда она велит мне окончить конфликт, отказывая в праве призвать к оружию — что должен воин делать с таким зданием? — Он решительно двинулся дальше. — Так что пока я служу лишь своим нуждам, подражая ей.
— А она замечает твой жест, Первый Сын?
— Интересно ли ей? — прорычал Аномандер. — Она, наверное, забыла самый смысл этого слова. Говорят, — прибавил он горько, — что эта темнота не ослепляет. Но меня она сделала слепей Кедаспелы.
— Говорят правду, — заметил Каладан. — Темнота не ослепляет. А Кедаспела, боюсь, плохое сравнение, ведь он ослепил себя сам. Во имя горя принес в жертву красоту. А вот ты, Аномандер, идешь во имя мщения. Если твоя жертва — не красота, то нечто иное. Так или иначе, вы сами наносите себе раны.