Падение Твердыни
Шрифт:
Встретившиеся две группы всадников прямо на конях, не слезая, обменялись сначала краткими приветствиями, затем лениво стали переговариваться, поскольку практически каждодневное подобное мероприятие стало всех откровенно утомлять. Обе стороны понимали, что скорее всего это всё бесполезно, выдвигаемые условия не устраивали ни одну из сторон.
Внезапно, Бонифаций Монферратский вскрикнул от боли, а рядом со мной повалились на землю другие рыцари. Всё что я успел, это активировать защиту браслетов и бросившись наперерез лошади отца, прикрыть его своим телом. Два арбалетных болта больно ударили по спине, а когда я, схватившись за поводья его
Ошеломлённые и ничего не понимающие люди с другой стороны, замерли на месте, затем бросились обратно под защиту ворот, но в них никто не стрелял и с их стороны не погибло ни одного человека. Стоило мне въехать в лагерь, ставший в мгновение словно бурлящий улей, слыханное ли дело, что на парламентёров так подло напали! Это было по-настоящему бесчестным делом и пока я, перегружал безвольное тело Бонифация в руки его вассалов, слышал, как всё чаще раздаются гневные призывы покарать бесчестных предателей. Рыцарство потеряло в этот день десяток знатных людей, а находившийся в яростной горячке маркграф, из тела которого достали два болта, ярился не меньше своих людей. Я же, делая вид, что не замечаю своей кровоточащей раны на голове, из-за которой волосы слиплись в один некрасивый ком, с благодарностью отклонял помощь оруженосцев и отправился в свой шатёр, успев обменяться с обеспокоенным Ренье лёгкой улыбкой. План сработал как нужно, отец не пострадал.
Уже к вечеру, несмотря ни на какие призывы Энрико одуматься и принять взвешенное решение, взбешённые подобным бесчестным поступком крестоносцы двинулись на штурм. Я был впереди, кричал громче всех, поддерживал воинский дух, но мои войска и степняки, остались на своих местах. Отец оказался прав, эмоции были плохим помощником в штурме и уже через час, войско крестоносцев умывшись кровью и потеряв больше двух сотен рыцарей, откатилось обратно в лагерь. Настроение у всех резко упало. У всех, кроме конечно меня, вернувшегося в свой шатёр и перебинтовав голову, так чтобы повязка время от времени напитывалась кровью, но ничего серьёзного мне от раны конечно не грозило благодаря симбионту.
***
Следующее утро было чудесным, снова только у одного меня. Хмурые рыцари, потерявшие множество товарищей, и хоронившие их, епископы и архиепископы, которые жаждали оказаться в городе, также немного пострадали во время вчерашнего штурма, поскольку все до единого были уверены, что возьмут тройной ряд стен с наскока. Следующей хорошей новостью стало сообщение от сеньора Бароцци, что Энрико и Бонифаций отказались ехать на новые переговоры, готовясь к повторному, уже более серьёзному штурму. И видимо, чтобы день стал совсем уже прекрасен, на это совещание позвали меня. Мне были откровенно не рады, даже отец хмуро со мной поздоровался, но показал тем не менее на место, за общим столом, а не в углу, как обычно бывало раньше.
— Вчера ваших войск не было в атаке, — хмуро поинтересовался у меня раненый Бонифаций, — почему?
— Было
Ответом мне послужило скрежетание зубов, но я был прав, поскольку был прямой приказ от обоих, никуда не лезть и ничего не трогать, без их приказа. И пусть меня это не остановило, но официально запрет был, а все нужные инженерные работы я проводил только по ночам.
— Но это не помешало тебе громче всех призывать нас к атаке, — хмуро заметил один из вассалов марграфа, который то же был ранен.
— Все кричали, я — кричал, — я пожал плечами, — вот только с каких пор мы с вами стали на ты, барон?
Он дёрнулся, попытался сказать явно что-то дерзкое, но поднятая рука Бонифация, сопроводившаяся болезненной гримасой на лице, остановила перепалку.
— Прекратите! У нас есть враг! Бесчестный, напавший на послов и затем убивший наших братьев!
От его слов все в палатки притихли.
— Как быстро вы можете разрушить стены? — он повернулся ко мне.
— Сразу, как только мы обговорим мою долю, — с улыбкой ответил я.
В палатке на секунду повисло молчание. Бонифаций посмотрел на отца.
— Сеньор маркграф, я несу большие траты на содержание собственного войска, но не собираюсь претендовать на золото или серебро, — продолжил я, пока они не стали ссориться.
— Что же тебе тогда нужно? — удивился он.
— Кость, камень, бумага и дерево, — улыбнулся я, вызвав своим ответом всеобщее удивление.
— Сеньор Витале, — маркграф не повёлся на мою хитрость, — можете подробнее нам объяснить, что вы понимаете под этими понятиями?
— Конечно сеньор Бонифаций. То, что вас интересует в последнюю очередь и что наверняка вы сломаете, разрушите или сожжёте при штурме: статуи, книги, картины.
— Зачем вам этот хлам? — удивился он, — хотя мне конечно будет проще, если вы не претендуете на драгоценные металлы или другие сокровища, но книги?
— Не все конечно, я отберу только то, что не содержит ереси или будет не запрещено церковью, но поскольку этим некогда будет заниматься при штурме, то вывезу всё что смогу, а дома уже займусь сортировкой, — слегка слукавил я при ответе.
— Вы ведь понимаете, что поскольку в договор входит общий раздел имущества захваченного при штурме города, то туда должно попасть и то, что хотите взять вы? — поинтересовался у меня Бонифаций, — вам придётся вынести всю свою добычу на общее обозрение.
Такой вариант мне не нравился, но присутствующие на собрании рыцари были правы, я не мог уповать на их поддержку, если решу закрысить добычу, нужно было договариваться.
— Я не против, но если, например, я ещё буду захватывать рабов в городе, мне их что, тоже выводить на всеобщее обозрение? — поинтересовался я.
— Зачем они вам, если город богат и без этого? — удивился граф, стоящий рядом со мной, — меня лично больше волнуют ценности в их домах, чем сами люди.
— Некоторые из них нужны мне, — я пожал плечами, — так всё же?
Бонифаций переглянулся с отцом, тот ответил.
— Решать вам маркграф, я заинтересованное лицо, ведь это хоть и третья сторона нашего договора, но он мой сын.
— Сеньоры, прошу покиньте пожалуйста палатку, — немного подумав, попросил тот. Рыцари недоумённо переглянулись, но выполнили приказ. Когда они вышли, мы остались втроём.