Падение Вавилона
Шрифт:
По виду свидетеля полковник понял, что тот был не в восторге от решения отца, и спросил:
– А сами вы не хотели там работать?
– Тогда я был в штате Академии наук и занимался исследованием космической плазмы и солнечно-земных связей. Ничего против «Аркана», и тем более Новака, я не имел, но ехать в Киргизию мне не улыбалось. Я был столичным парнем. Устоявшийся круг друзей и коллег. Мой отец очень авторитарен. Его решения не оспариваются, тем более мной, – он хмыкнул, – непутевым сынком. Папа считает, что если я не бегаю с автоматом наперерез во благо страны, то напрасно
– Почему вам дали доступ высшего уровня? Из личного дела я понял, что вы были самым молодым конструктором.
– Как намекнул мне Дежнев, остальные не прошли проверку.
– А младший Северцев почему не прошел?
– Бастард.
Полковник встал, прошелся вдоль одностороннего зеркала и спросил:
– С коллективом вы ладили?
– Я был среди них чужаком. Когда заходил в лабораторию, все замолкали, будто видели прокаженного. Каждый месяц я просил маму повлиять на отца, но даже она не бралась за такое гиблое дело. В Москву мне разрешалось приезжать по праздникам, да и то, под натиском мамы.
Вспомнив, что Новак пропал в канун Нового года, Вахрушев спросил:
– Почему же вы оказались тридцатого декабря 1990 года в ОКБ ИКИ?
– Потому что плохо себя чувствовал, был на грани ангины и родители решили отпраздновать у меня.
– Вы один в семье?
– Угу.
Глядя на Мардаря, эдакого вечного ребенка, Вахрушев живо представил, как здоровый детина жалуется маме на недомогание, а та запрещает ему садиться в самолет и тащит мужа в аэропорт, чтобы срочно вылететь к сыночку – не оставлять же его на праздники в одиночестве.
– Вы женаты?
– Разведен.
Такому ответу полковник не удивился.
– Расскажите мне про тридцатое декабря.
Мардарь тяжело вздохнул и опустил глаза.
– Самый трагический день моей жизни, – признался свидетель и потер шею. – Я столько раз рассказывал о тех событиях, что до старости буду помнить происходящее по минутам.
– Меня интересуют события с того момента, как Новак предложил вам пойти на обед.
Мардарь кивнул.
– В тот день все было странным. Обычно жена Новака передавала ему еду через водителя. Он закрывался в кабинете и обедал. День был предпраздничным, наверное, поэтому она не передала ему обед, знала, что мы поедем к коллегам в КБ. Но его просьба все равно меня удивила. Столы ломятся от еды, а он на обед собрался. Никогда до этого момента он меня на обед не звал. Тогда я, конечно, был польщен, но потом горько пожалел, что согласился. Мы вышли из здания, он предложил мне пойти в пельменную. Мы ее так называли, на самом деле там подавали довольно приличные манты из баранины. Мы пообедали…
– За обедом ничего странного не заметили?
– Нет, – свидетель пожал плечами, – все как обычно. Правда, Новак бумажник забыл, но я сказал ему, чтобы не беспокоился, мол, сам заплачу, потом отдадите. Поели и пошли в…
– К вам кто-нибудь подходил в пельменной?
– Нет… – Мардарь покачал головой, – только персонал. Стол уборщица вытерла. Потом Новак попросил уксуса, и парень какой-то вышел из кухни и поставил бутылку на стол. Правда, был еще один инцидент на выходе…
– Какой? –
– Новак так резво из пельменной выбежал, что поскользнулся и чуть под машину не попал. Шапка ондатровая с него слетела.
– Какой марки была машина?
– Черная «Волга».
– А кто в машине был?
– Кавказцы какие-то. Водитель и пассажир. Обоим лет по тридцать.
– Так и что дальше?
– Водитель посигналил, а Новак поднял шапку и еще резвее к институту побежал, будто на пожар. Там, на дороге, видимо, он и обронил пропуск, а кто-то его нашел и воспользовался.
– Знакомых не видели в пельменной? Может, мимо проходили?
– Нет. Я бы запомнил, но никого. Наши все к празднику готовились.
– Зашли в институт, что потом?
– Новак обнаружил, что пропуск пропал. Я прошел, начал подниматься по лестнице и встретил сотрудницу, которая просила кое-какие продукты купить. Мы с Новаком заболтались и забыли. Я стремглав побежал обратно. А когда купил, на обратной дороге встретил родителей, они шли за мной в институт. Мама переживала за мое горло, с утра у меня была температура, но потом вроде спала. Я отдал продукты на проходной Лехе Северцеву и ушел с родителями.
– А Северцевых вы в тот день где и когда видели?
– Когда уходили с Новаком на обед, оба были в институте. А когда я вернулся с продуктами, на проходной стоял только Леха. Он вроде Новака ждал, но того Дежнев начал распекать за утерю пропуска, и Леха уже хотел слинять, но я всучил ему авоську.
– Вы сказали, что в тот день все было странным. А что еще?
Мардарь зачесал волосы назад и усмехнулся.
– Люди какие-то все были возбужденные. Сверх нормы. Как чувствовали беду. Две женщины в лаборатории повздорили, да так сильно, что до драки дошло. Потом, правда, помирились, даже выпили вместе. Но после того дня больше не общались. Дежнев был как деспот. Орал на всех с самого утра, будто вожжа под хвост попала. Короче, в воздухе витало что-то… трагическое…
– Порядок, – Вахрушев размял пальцы и посмотрел на часы. Ему не хотелось пропустить допрос Авилова. – В каком году вы уехали из Киргизии?
– Да как следователей отозвали в Москву, я собрал вещички и рванул.
В сопровождении двух инженеров из группы Шапошникова Дудкин вошел в Институт космических исследований при Академии наук. В вестибюле их встретил сотрудник отдела спутникового мониторинга Зорин и проводил в кабинет начальника. Навстречу группе вышел коренастый мужчина лет шестидесяти, протянул Дудкину руку и представился:
– Добрый день. Кадышев Владимир Петрович. Добро пожаловать. Чем могу быть полезен?
Дудкин представился, показал удостоверение и объяснил:
– Нас интересует проектная документация программы «Аркан», переданная вам в 1991 году ОКБ ИКИ Киргизии.
Начотдела растерянно посмотрел на Зорина.
– Позови кого-нибудь из старой гвардии.
– На месте только Жидкова.
– Веди Жидкову, – начотдела повернулся к аналитикам и, смущаясь, пояснил: – Понимаете, я на этой должности всего пять лет. Ни о каком «Аркане» не слышал.