Падение «Вавилона»
Шрифт:
Она не задала ни одного вопроса, и домой мы приехали, обоюдно подавленные и отчужденные.
— Ингред… — попытался я взять некую задушевную ноту уже ночью, когда укладывались спать.
— Не надо ничего говорить, — отрезала она. — Прошу тебя: помолчи.
И я заткнулся.
Она проснулась рано и немедленно принялась укладывать свой чемодан.
Я отупело наблюдал за ее действиями, не в силах остановить ее и испытывая какую-то беспомощную досаду вперемешку с отрешенным безучастием к происходящему.
— Ты проводишь
— Куда ты собралась?
— В аэропорт. Через два часа ближайший рейс.
— Зачем такси? Я тебя отвезу.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Мистер Генри Райт, — кивнул я.
— Вот именно.
— Ты хорошо обо всем подумала?
— Я. Очень. Хорошо. Обо всем. Подумала.
Тренькнул мой сотовый телефон.
— Как проходит медовый месяц? — весело спросил Олег. — Радуемся жизни?
— Аж сатанею, — сказал я. — От восторга.
— Извини, но завтра у тебя — рабочий день, — вздохнул он. — Причем начинается он с пяти часов утра.
— Значит, будем работать.
— Встречаемся на Кингз хайвей, 1912. Запомнил?
— Форма одежды?
— Какая угодно. Хотя… Нет, все-таки пиджачок, брючки… Работенка, замечу, легкая. Представительского характера.
— Понял.
Мне было все равно, какого характера предстоит работенка. Мне было абсолютно все равно…
— Когда навестишь Берлин, можешь забрать у меня свои револьверы, — произнесла Ингред, застегивая шубку.
— Спасибо за приглашение, — проронил я, поднимая ее чемодан.
На протяжении всей дороги в аэропорт мы не произнесли ни слова.
Я запарковал машину на стоянке и уже собирался отнести ко входу в терминал ее чемодан, но тут подкатил носильщик, и Ингред, отстранив меня, указала ему на багаж.
Черный сутулый парень в форменном кителе вскинул чемодан на тележку.
— Прощай, Толья-Генри, — грустно улыбнулась Ингред, протянув машинально руку к моей щеке, но тут же, словно опомнившись, судорожно ее отдернув.
— И все-таки… почему? — с трудом произнес я.
— Мне просто нужен другой муж, — сказала она. — Я увлеклась, извини. — И, круто повернувшись, пошла к стеклянным дверям.
Я стоял у своей «беретты», пусто глядя ей вслед.
— Are you okay, mister?
Я потерянно обернулся по сторонам. У соседней машины возле родителей, укладывающих сумки в багажник, стояла черненькая девчонка лет шести и, облизывая леденец на палочке, с настороженным сочувствием смотрела на мою прокисшую, видимо, донельзя физиономию.
Я позволил себе нарушить американскую традицию стандартного ответа.
— У дяди, милая, — промямлил я, — сегодня — очень плохой день. И вчера был плохой. А завтра, надеюсь, будет еще хуже.
— Ты разыгрываешь меня! — сморщив носик, рассмеялась она.
Я невольно улыбнулся ей в ответ.
Затем уселся в «беретту». И поехал в никуда большого города Нью— Йорка.
4.
Утром
В семь часов утра мы запарковали свои машины на сонной улочке, застроенной одинаковыми двухэтажными коттеджами, и погрузились в ожидание…
Машина Олега с затемненными стеклами, в которой находились еще двое неизвестных мне парней, стояла в сотне метров впереди моей, на противоположной стороне улицы, напротив домика, за которым велось наблюдение.
Следуя инструкции, я выдавил на ладонь из тюбика, не имевшего никаких опознавательных надписей, тонирующий крем и, глядя в зеркальце заднего обзора, намазал им лицо, отчего моя кожа приобрела какой-то нездоровый желтоватый оттенок, затем напялил, сдвинув на лоб, выданную мне широкополую шляпу, приклеил рыжеватые усы и надел очки в роговой оправе с дымчатыми стеклами, напрочь изменив облик и в считанные минуты постарев лет на двадцать.
— Двигатель не выключай, — донеслось предупреждение Олега из рации, лежавшей на пассажирском сиденье.
— Понял.
Я был опустошенно, чугунно спокоен. И в мыслях моих царила безразличная мертвая зыбь…
После отъезда Ингред что-то во мне сломалось. Я даже не знал, что именно. Видимо, хрупкие крылышки какой-то неясной мечты о другой жизни, где мне было бы о ком заботиться, кого любить, а потому дорожить и собой — также желанным и необходимым.
А сейчас я представлял собой механического человечка, действующего по заложенной в него программе сообразно приобретенным навыкам.
Я не винил Ингред. Ни в чем. Ее выбор, в конце концов, был закономерен.
Что мог дать ей я — бродяга с довольно-таки темным и глупым прошлым? И абсолютно неясным будущим. К тому же позорно изолгавшийся…
Она, выросшая в благочинной немецкой семье, долго и упорно пробивавшаяся сквозь тернии своей престижной банковской карьеры, конечно, нуждалась в стабильности, покое и в том спутнике жизни, который хотя бы в общих чертах приближался к стереотипу процветающего западного обывателя. А тут я, Толя Подкопаев… солдатик российских конвойных войск… Ха-ха!
— Толя… пошел! — проговорила рация.
Я тронулся с места и, глядя, как уходит вверх жалюзи пристроенного к дому гаража, повернул в сторону его зева, откуда выкатывался темно-синий спортивный «мерседес».
Нос моей простенькой «беретты» замер в метре от хромированной облицовки радиатора автомобиля состоятельных американцев.
Несколько прихрамывая, чуть задрав правое плечо, я с очками сползшими на нос, призывно махая ладонью, перекошенно шагнул к «мерседесу», полностью, думаю, соответствуя надлежащему образу этакого нескладного хмыря-ботаника с физическим врожденным дефектом.