Падение «Вавилона»
Шрифт:
— Идите засыпайте яму, осужденный, — отозвался я холодно. — Темп самый верный. Обеспечивающий завершение работ в октябре месяце. Так что рыбой на зиму запасемся.
— Вот это по нашему! — одобрительно крякнул убийца и, взяв лопату, ткнул ее черенком ойкнувшего старца под ребро. — Пошли, хрен моржовый, пограничный столб укреплять, расселся тут… Не на пенсии иш-чо!
Под забором в качестве наблюдателей за установкой бетонной опоры теперь остались двое: я и Труболет-полиглот. Выплюнув изо рта измочаленную травинку, мой подопечный негромко молвил:
— Есть разговор, начальник…
— Слушаю вас внематочно…
Собеседник с подозрением обернулся на сторожевую вышку, словно оценивая расстояние до часового, в чьем поле зрения мы находились. Найдя расстояние подходящим для выбранного им звукового диапазона, продолжил:
— С прежним инструктором, начальник, мы были, вроде бы как кентами… то есть, ну…
— Находились в приятельских отношениях, — перевел я.
— В точку, — согласился Труболет.
— И кто кому оказал честь подобным расположением?
— Про честь я не в курсе, — ответил бродяга. — Но на дембель парень ушел с бабками. — Он замолчал, выжидая таинственную паузу.
— Ну давай, гони дальше, — сказал я. — Не бойся. Если предложение разумное, я говорю «да», а если говорю «нет», то разговор забывается без всяких последствий.
— Я могу за предложение сильно пострадать, — произнес Труболет в нос.
— Не можешь.
— Точно?
— Торжественно обещаю.
— Так. В общем, дело такое… Ты, начальник… На «ты» можно?
— Попробуй.
— Ты, конечно, тут первые дни, покуда не в курсе… А ситуация обстоит так: в зону нужен одеколон и алкоголь. За бутылку платится стоимость трех ящиков. — Он многозначительно развел руками и по-птичьи, как гриф, вжал голову в плечи. — Конец… информации, — добавил с заминкой.
— Не конец, а только начало, — возразил я. — Поскольку возникают закономерные вопросы. Первый: почему предложение поступило именно ко мне? Есть же начальники караулов, вольнонаемные…
— Отвечаю по порядку, — степенно откликнулся собеседник. — Солдаты и сержанты в поселок если и ходят, то по ночам. В самоволки. Местных бабушек потискать. А вот с работниками торговли никакого тесного контакта не устанавливают. А зря. Теперь. В карауле они как под микроскопом. А потом, думаешь, через «вахту» легко передачку в зону намылить? На «вахту» же все глаза в упор смотрят!
— А если через рабочий объект?
— А шмон при возврате в зону? — резонно заметил Труболет. — Ну, можешь, конечно, на работе зенки залить… Но коли контролеры унюхают, считай, на пятнадцать суток в шизо [3] устроился автоматом… Да еще допрос у «кума»: кто, что, какие вообще пироги…
— А я чем хорош?
— Ты в лагерные мастерские сто раз на дню заходить можешь. То резьбу нарезать, то сверло подточить… Да ты на себе в день три ящика водяры перетащишь — никто не вздрогнет! А если во время обеда — вообще в зоне никого: одни шныри [4] и блатные…
3
Штрафной изолятор.
4
Дневальные.
— Если откровенно, — признался я, — то особой нужды в деньгах не испытываю. Так, если только приличной жратвы докупить к нашей баланде…
— Об чем, бля, и речь! — высказался Труболет с чувством.
— Подумаю, — сказал я. — Задача ясная, но есть и риск. Надо прикинуть.
— Да какой там риск… — развязно молвил бродяга, кривя физиономию.
— Очень конкретный, — сказал я. — Если накроют, мне пришивают «связь с осужденными», и я в лучшем случае совершаю прыжок в высоту, то бишь на вышку…
— Сторожевую? — уточнил Труболет.
— Да. Высшая мера наказания в виду не имеется. Но лычки и все с ними связанное теряю. Попадая в глубокую просрацию. Есть смысл?
— Ты прав, — сказал искуситель. — Но существует один, бля, момент: дело с тобой будут вести авторитетные люди. Не я. Я шестерка. И тебя они не провалят. Тот, прежний, полтора года нам пузыри таскал, и все в ажуре, ездит сейчас небось на «мерседесе», от невест уворачивается… Но коли желаешь без риска, уговаривать не стану. Трус не играет в хоккей. А хочешь на гражданку с голой жопой и с чистой совестью — флаг тебе в руки и барабан на шею. Еще скажу: чукчи ваши конвойные… ну, эти… азиаты… наркоту нам каждый день подгоняют, их родственнички из поселка не вылезают, как прописались… И думаешь, твой ротный не в курсе? Или наш «кум»?
— И… меры не принимаются?
— Суетятся чего-то… А все равно хрен за всем отследишь. Попка [5] на вышку залез, а там уже посылочка заныкана [6] … Хлоп ее в рабочую зону, лавэ [7] на той же вышке оставил, чтобы родня после смены караула забрала, — и пиздец! Это к примеру, понял?
— Ты бы поговорил с Олегом, — сказал я, кивнув в сторону утаптывающей грунт у основания столба бригады.
5
Часовой.
6
Спрятана.
7
Деньги.
— Зачем? — настороженно вопросил Труболет.
— Он бы повысил твою квалификацию как вербовщика. Все-таки специалист, хотя… может, как раз ему у тебя имеет смысл поучиться… Складно поешь.
— Не обижай, начальник, я дело толкую.
— Уголовное, — уточнил я.
— Да ладно тебе! — отмахнулся Труболет. — Вот оттрубишь тут еще годик, будешь почище любого зека! Ты посмотри на конвойных «дедов» — головорезы! В нашей, к примеру, зоне таких бандюг еще поискать! А у вас каждый третий человеку башку отрежет, как папироской затянется! Плохая у вас служба, начальник, калечит она человека — проверено. И недаром столько ваших орлов сразу же после дембеля за решетку приходит, ох недаром…
— С кем поведешься, — сказал я.
— Ну так… разговор не окончен?
— Подумаю. — Я встал с земли, водрузив на бесшабашную свою голову пилотку. — Кончай работу! — крикнул бригаде.
— Конвой устал! — подтвердил рядовой Кондрашов, почесывая округлившееся от сегодняшней сытной трапезы пузо.
— Очень рад нашему с вами знакомству, — учтиво попрощался со мною Отец Святой, тряся стриженной седенькой головкой.
— Я тоже, — произнес по-английски Олег.
— До завтра, — заговорщически сузил глаза Труболет— растлитель.