Падение Ворона
Шрифт:
– Какую дурь несет! Я ни прошляком, ни отошедшим никогда не был! До сих пор исправно долю малую в общак ношу, на всех сходках бываю! Крест со мной советуется, на разборы приглашают, мое слово решает споры серьезные. Правда, шапку я не надел [6] , но мог, право имел. Только ради матери отказался. Она из-за меня натерпелась: три года отволокла за соучастие, и ты за забором родился… А какое соучастие – я у нее барахло паленое оставил, а она меня не выдала. В ногах валялась, чтобы я завязал! Вот и послушал ее. Потому, что
6
«Надеть шапку «или «короноваться» – быть признанным вором в законе.
– Успокойся, батя! Хочешь, еще выпьем?
– Хватит! Я свое отпил. А насчет меня люди знают! Как мы с Питом в семьдесят пятом череповецкую зону из красной в черную перекрасили! Кому надо, те понимают, что это значит!
– Спокойно, батя! – Ворон все же наполнил рюмки. – Давай за мать!
– Давай! Она духом крепче твоего Шамана! Без меня тебя растила, на мясокомбинате в убойном цехе работала, да еще рисковала, мясо на продажу выносила…
Они чокнулись и выпили.
– Ну, а что по теме скажешь? – спросил Ворон, когда отец успокоился.
– Скажу, что Пит Лисица вор авторитетный, он по союзному уровню проходит! И тему он замутил новую, она через два-три года выстрелит, как из пушки! Поэтому тебе там укрепляться надо, ты первый, кто по этой теме работает. Чем больше застолбишь за собой – тем лучше! Потому, что потом туда всякая шушера косяками потянется, и надо, чтоб ты им всем не по зубам был! А тут мы все отрегулируем! И Шамана на место поставим…
– Слышь, батя, а кто это у нас вдоль забора ходит? – вдруг сказал Ворон, глядя на улицу. – Раз прошел, два… Вроде рожу отворачивает, а сам сюда косится…
– Где? – Молот проследил за его взглядом. – Да хрен его знает. Не из наших. Какой-то фраер ушастый – Пит таких живьем закапывал.
– Думаешь, не по нашу душу?
– Не по мою, точно! – Отец встал, выдернул из крыльца топор, подошел к забору, выглянул за калитку, вернулся к столу, и разлил по рюмкам остатки водки.
– Слинял! Может, случайно зашел на Лысую гору… А может, и нет. Ты остерегись, на всякий случай.
– Ладно, пора мне. – Ворон положил на стол сверток с деньгами. – Это тебе подогрев. Лишним не будет.
Отец взял сверток, подбросил на руке, будто взвешивая.
– Пойди, матери отдай. Она домашний общак держит…
Отец остался курить, а Ворон зашел в дом. С кухни вкусно пахло: по молодости мать работала поваром и не только умела, но и любила готовить. Да и потом из принесенного мяса всякие вкусности стряпала. Чтобы не приедалось одно и то же. Услышав шаги, она вышла навстречу. На шесть лет младше отца, она, в лучшем случае, выглядела его ровесницей – женщины быстрее стареют. Особенно, если живут на Лысой горе с бывалым арестантом, который словно бульдозер наехал на молоденькую девочку Марусю и раздавил ее жизнь. Ранняя незакрашенная седина, морщины и выражение скорбной притерпелости на лице, иногда проскакивающие блатные словечки, татуировки… Сорокапятилетние крали, которые не нюхали тюремной баланды и все свободное время проводят в салонах красоты, выглядят совсем иначе – Ворон насмотрелся на них на пляжах Карны.
Маруся стояла у кухонного стола и длинным острым ножом пластала шмат мяса, который держала на весу другой рукой. Ровные, одинаковые по толщине полоски шлепались на разделочную доску. Это было похоже на фокус – никто не умеет так ловко разделывать исходный продукт.
– Сынок, через полчаса подойдут отбивные. А хочешь, я бефстроганов сделаю. Или жаркое. Оставайся! Можешь и заночевать у нас!
На миг Ворону захотелось так и сделать. Но ему уже не десять, и не двенадцать лет, слишком много времени прошло между тем временем, когда он жил в этом доме со своими родителями и его нынешней жизнью…
– В другой раз – дела! – И чтобы сменить тему, спросил: – Мясо на базаре берешь?
Маруся хитро улыбнулась.
– Нет, Вера Пеструшка с мясокомбината носит. Мы чалились вместе, потом я ее в свой цех устроила… У нас одинаковые должностя были: «боец скота»! Я потом соскочила, а она до сих пор работает, ветеранскую медаль получила…
– А-а-а-а, ясно…
Ворон прошёл в комнату. Здесь всё было как прежде: часы с кукушкой на стене, застеленный выцветшей скатертью круглый стол, скрипучий диван, старый телевизор на полированной тумбочке, в проёме соседней комнаты видна кровать родителей…
Мать зашла следом, протёрла фартуком стул.
– Присядь, расскажи, как живешь-можешь?
Сама стала напротив, привычно прикрывая правой ладонью левую, на тыльной стороне которой синело восходящее солнце, а на безымянном пальце – перстень с тремя лучами.
– Сейчас можно вытравить эти порчушки, – кивнул Ворон.
Она отмахнулась.
– Хрен с ними. Всю жизнь так проходила, чего на старости лет хвостом бить? Иду куда-нибудь – прикрываю платком. Да куда я хожу? В магазин, на рынок, да в баню… Не женился ещё?
– Если надумаю жениться, ты узнаешь первой, – улыбнулся Ворон. А сам подумал: «А вообще-то уже и можно семью завести…» И удивился: никогда раньше такие мысли не приходили ему в голову.
– Хочется же дожить, внуков понянчить…
– Понянчишь еще!
Мать вздохнула.
– Дела хоть как? – повторила она вопрос. – Фарт есть?
– Да пока вроде есть. – Он протянул деньги. – Возьми, вот!
– Спасибо, сынок! Но здесь же много!
– Мало. Скоро будет больше. Бери!
Мать спрятала сверток в карман фартука.
– Ты только этого бандита стремайся, – понизив голос и оглядываясь на дверь, сказала она. – Это мокрушник, а не честный вор! Иуда!
– Кто? – удивился Ворон.
– Отцов, вроде как корефан… Лисица! Держись подальше от этой суки рваной, за ним крови не одно ведро!
– Угу, – кивнул Ворон. – Ладно, пойду я! Дела не ждут.
Родители проводили его до калитки. Отец пожал на прощание руку.
– Будут проблемы – говори! И Питу говори – он все что угодно разведет по правилам, комар носа не подточит…