Падшая звезда
Шрифт:
И ещё сказывают старые: риллу были и остаются в Пестроте первыми. Но где есть первые, там недалеко и до вторых, и до третьих, и всех последующих. И вторыми после риллу стали демоны. Не было в них зла изначально, поскольку природа их сходна с природой первых в Пестроте, риллу; но стали демоны злыми, когда восстали на риллу, когда побеждены были и низвергнуты. Однако по могуществу своему не оказались демоны в пустоте. Там, где остались они, появился Лепесток, называемый Адом или ещё Нижними Мирами. Нет в Пестроте места худшего. И в том Лепестке никто не зовёт риллу властительными, но сильнейшие из демонов в жестокой усобице стали князьями Нижних Миров, и правят Адом, как пожелают.
Затем сказывают старые вот о чём: вторыми после демонов и третьими после риллу стали смертные. Долгим было бы перечисление видов и рас, что пришли в Пестроту третьими, и непосильным для любого рассказчика. Но с появлением смертных окончились медленные времена, и наступили времена новые, те, что текут поныне. И на этом завершается сказ о схождении с Дороги Сна, и о появлении миров, и о том, что было допрежь того, как в Куттах явились кутты, а следом за куттами — люди мира сего, неблагого, злосчастного.
"…жесток к своим людям Куттах", — мысленно повторяет та, кого звали Ниррит, а до того — Терин, а ныне получила для нового мира и новое имя. "Но Куттах чужой для меня, хоть я ему не чужда; и могу ли я ещё называть себя человеком? Молодым магом высшего посвящения могу я считать себя без сомнений, но маг высшего посвящения — это куда больше, чем просто смертное существо определённого вида…"
Мысли её неторопливы, как течение скованной льдом реки. А к мыслям понемногу подмешиваются воспоминания.
Она появилась словно из воздуха, замглившегося на секунду, на самом краю Пустошей.
Видел её появление только Ныммух: человек Куттаха, принадлежащий разом к числу старых и к числу знающих. Если бы они находились в Аг-Лиакке, его можно было назвать и старейшиной, и патриархом, и ведуном. Он по-прежнему ходил на охоту с молодыми и крепкими мужчинами, но прямого участия в ней давно не принимал. Его делом были многообразные опасности территории, где ощущается "дыхание" ядовитого океана, территории, которая и зовётся Пустошами. Если издалека приходило что-то губительное, не сразу ощутимое для простых охотников, и в первую очередь — смертоносные лиловые бури, задача Ныммуха заключалась в том, чтобы предупредить их и скомандовать отступление. Пища — это, конечно, и важно, и нужно… да только пища, за которую заплачено слишком дорого, не идёт на пользу племени Хурл.
Она появилась на краю Пустошей, и сначала Ныммух принял её за одно из видений. Многое может привидеться человеку в этих местах, и отнюдь не все явления следует принимать всерьёз. Как говорится, не всё наделённое плотью опасно, не всё лишённое плоти смертоносно. Хотя она и походила на женщин людей Куттаха, она также в равной, если не в большей мере отличалась от них. Когда она, оглядевшись, неторопливо двинулась к Ныммуху, он напряг горло, выкрикнул утробно сигнал "неизвестное-живое" и принялся разглядывать незнакомку.
Волосы чёрные, с синеватым отливом. Вполне обычные. Но заплетены в одну косу. Женщинам так делать строго запрещено, это — привилегия охотников. Кожа очень бледная и словно желтоватая, как брюхо у песчаного полоза. Даже у покойников такой не бывает. Одежда странная, новая, богатая. Богаче, чем у любого человека племени Хурл. Нож на поясе… неужто из металла? А рядом с ножом… ну, это уже в голове не помещается. Кто же станет делать металлической флягу? Кто может быть богат настолько? Ныммух попробовал взглянуть на странную женщину глазами охотника, чего давно уже не делал, и обнаружил, что она напоминает ему о гибкой повадке ядозуба. Или даже долгохвоста, который полозов, ядозубов и прочих холоднокровных ловит и жрёт.
Женщины людей Куттаха так не двигаются. Так двигаются только немногие сильнейшие охотники: Сыйлат, Когур…
Дойти до Ныммуха явившаяся не успела. Потому что охота только началась, и трое охотников, возглавляемых Когуром, вернулись назад очень быстро. Увидев женщину с одной косой, старший сын Когура крикнул:
— Обернись! — и добавил дурное слово.
Но женщина и не подумала оборачиваться.
— Стой, чужая! — рявкнул на бегу уже сам Когур.
Женщина остановилась. Ныммух видел, как она закрыла глаза, и подумал, что это от страха. Но как раз страха-то он в ней и не чуял. Ни страха, ни злости, ни возбуждения, ни спокойствия. Тогда, сосредоточившись и устремив свой дух, он попробовал понять, какие чувства владеют чужой женщиной. Он, знающий, это умел…
Чувства? Никакие. Даже голодного ожидания ядозуба не ощутил он.
Ныммух словно пытался проникнуть в чувства мёртвого камня, а не живого существа. И старик-знающий уже хотел выкрикнуть сигнал "неизвестное-опасное", но не успел. Когур, его старший сын и его племянник добежали до женщины раньше. И разлетелись в стороны, словно та на мгновение превратилась в тугой, очень быстрый вихрь.
Кинулись снова — и снова были отброшены, вдвое дальше и много жёстче.
Ныммух всё же выкрикнул "неизвестное-опасное", пусть с опозданием, но охотники не обратили на это внимания. Все трое, оскорблённые случившимся, уже провалились в Алую Тьму. Уподобились почуявшим кровь хищникам. Слова в них уснули, и условные сигналы утратили смысл. В Алой Тьме, как помнил по собственному опыту Ныммух, есть место только атакующей ярости, звериной хитрости и чувству локтя. Очень мало кому из обитателей Пустошей можно не бояться свежей, не утомлённой преследованием тройки охотников, спаянной Алой Тьмой в стаю.
Женщина не испугалась.
Ядозуб? Длиннохвост? Нет! Со стремительной грацией, сравнения с которой не выдержал бы даже матёрый клыкач, женщина ринулась на Когура. На самого старшего. И несколькими неразличимо-слитными ударами опрокинула его. Хотя число и характер ударов остались неизвестны, Ныммух видел, как упал Когур. Бойцы, если ещё в сознании, так не падают. Рывок племянника и сына Когура должен был смять уже чужую, но она очень быстро и точно сместилась в сторону, небрежно отбив потянувшуюся к ней руку племянника. Своим предплечьем — его предплечье. Вот только для неё это столкновение оказалось нипочём, а рука племянника повисла, сломанная…
Считанные секунды длилась схватка. И закончилась, когда Ныммух даже испугаться толком не успел. Сильнейший в тройке охотник лежал без движения, двое просто сильных шевелились в пыли, и даже Алая Тьма, отнимающая дар чувствовать боль, не помогала им подняться. А чужая женщина преспокойно оставила их за спиной и снова пошла в сторону Ныммуха.
Бегство не имело смысла. Старик видел, как быстра чужая. Может, она и не быстрее лиловой бури, но ему, утомлённому жизнью, хватит с избытком. Не двигаясь и замедлив дыхание, Ныммух ждал, замерев, как ушастый норник замирает при виде песчаного полоза.