Падшая звезда
Шрифт:
А ещё эти серые восьмилапые твари льнули к ногам чужой-с-одной-косой. Нападать же на неё не стал бы ни один сколько-нибудь разумный человек. Ибо она стояла, раскинув руки, прямиком посреди невидимого купола, и опять-таки не надо было много ума, чтобы понять, откуда этот купол здесь взялся.
"Никакая она не знающая. Она — Сильная!"
В голове у Когура зашевелились почти позабытые за ненадобностью легенды. Впрочем, какая там надобность? Он ведь охотник, а не знающий. Ему это не надо.
Было не надо. А что теперь?
…жесток к своим людям Куттах. Но не всегда мир этот неблагой, злосчастный звался именно так, и не всегда был он жесток к пребывающим в нём. Некогда меж людей Куттаха тоже бывали Сильные; и стояли они на краю, сдерживая зло, и ходили меж простых смертных, утишая страсти, даруя облегчение от страданий, лучась теплом. В те времена жизнь была много легче, люди Куттаха были многочисленны, и многие искусства, забытые ныне, держали они в руках своих. Ныне от былого богатства осталась лишь бледная память…
"Эх, как там дальше? Не вспоминается! Ныммуха надо спросить, вот что!"
Впервые за долгое — очень и очень долгое! — время Когур, сам не замечая того, всерьёз задумался о далёком прошлом и не самом близком будущем.
Лиловые бури, бич Пустошей, не длятся долго. Прошла и та, в которую по неосторожности угодили они. Встретивший их Ныммух даже не слишком удивился тому, что все живы, целы и притом вернулись с хорошей добычей. Серым паукам он не удивился тоже. Для того, чтобы выживать, люди Куттаха поневоле должны научиться принимать сущее, как должное.
Правда, те люди Куттаха из племени Хурл, которые оставались в кочевье, всё-таки не остались спокойны. Особенно первый (или всё же второй?) по силе охотник, Сыйлат.
— Хо! — воскликнул он, хлопая себя по солнечному сплетению, где, как всякому известно, живёт в человеке смех. — Когур! Ты завёл себе новую жену? Ох, нет, должно быть, это твой новый муж, если судить по причёске…
Второй (или всё же первый?) по силе охотник ответил с небольшой запинкой.
— Если судить по делам, — отмолвил он, положив свободную руку на пояс — не рядом со свежевальным каменным клыком, но близко, — да, Сыйлат, если судить по делам… я бы снова и без боязни сходил на охоту с этой чужой женщиной. Или ты откажешься от своей доли прыгуна, добытого с её помощью?
— Странно слышать такое, Когур, особенно от тебя. Неужели ты впрямь позволил женщине участвовать в охоте?
— Вот что я скажу, Сыйлат. Давай-ка ты попробуешь переплести ей волосы так, как положено, а я со своими ближними родичами постою в сторонке и посмотрю.
Тут уж не только Когур, но и его сын с племянником, тащившие жердь с привязанным к ней прыгуном, дружно захлопали себя по животам.
Главная черта любого хорошего охотника — осторожность.
— Эй, Ныммух! — бросил Сыйлат. — Не знаешь ли, что такое случилось с этими людьми? Может, они нанюхались или наелись какого-нибудь дурмана?
— Не спеши судить, охотник, — негромко ответил старый знающий. — Бывает время быстрых дел и время дел медленных. Когда есть еда, и есть гость под пологом дома, и есть рассказы об удивительном — тогда не время быстроте.
Может быть, Сыйлат всё же не внял бы этому мудрому совету, но наткнулся на взгляд серебряных глаз, холодных даже не как камень, а как металл, которого было так много в снаряжении однокосой… и стушевался. Трудно сохранить спокойную уверенность, когда кто-нибудь смотрит на тебя и ясно тебя видит — всего целиком, со всеми достоинствами и преимуществами, от менового стального ножа до лучшей в племени накидки из полос крашеной кожи — но остаётся к такому богатству, верной примете силы, полностью равнодушен.
Из осторожности, не из дерзости, рождается в человеке ум.
"Подожду. И послушаю рассказы об удивительном", — решил Сыйлат.
Однокосая бледно улыбнулась.
2
За время своей короткой, но очень разнообразной и насыщенной жизни Терин-Ниррит навидалась всякого. Начиная от рукотворных чудес вроде "Морской молнии" и заканчивая вонючими забегаловками на унылых задворках Аг-Лиакка. И всё же быт племени Хурл поразил её — даже в том состоянии душевного оцепенения, в котором она пребывала.
Нищета.
Нет, в полной мере это слово не отражало сути дела. Нищета — понятие сравнительное, она всегда молчаливо подразумевает, что где-то есть и богатство. Зачастую здесь же, рядом. Поэтому — нет, люди Куттаха определённо были не нищими. Они были… были…
"Неужели ни в одном из мне известных языков нет подходящего слова? А ведь может статься, что нет. В конце концов, — рассудительно прокомментировала Ниррит собственный вывод, — я знаю не так уж мало наречий, но по большей части это — наречия цивилизованных наций…
Вот оно. Племя Хурл не нищее. Оно дикое".
Вывод неприятный. Притом неприятный вдвойне, так как люди Куттаха не всегда были дикарями. Это ощущалось уже по их языку. Простой логики достаточно, чтобы понять: в словаре кочевого народа, пользующегося орудиями из камня, кости, дерева и прочих природных материалов, не должно быть системы названий для разных металлов и тем более — разных сплавов.
Кое-какие умения охотников тоже выходили за рамки чистой дикости. Прежде всего, конечно, Алая Тьма: не такое уж простое трансовое состояние, граничащее с боевыми трансами и завязанное на примитивную, но именно поэтому довольно эффективную эмпатию. А Тихая речь знающих? Телепатия в чистом виде, причём назвать Тихую речь примитивной язык уже не повернётся. Или вот космологические представления, изложенные Ныммухом. Практически они отличались от концепций, распространённых на Энгасти, только стилем изложения да скудостью деталей…
Но для подтверждения выводов довольно и уже перечисленного. Сделав же вывод, можно шагнуть дальше, задав закономерный вопрос: почему? Как вышло, что люди Куттаха впали в дикость и ничтожество? Или вывод чрезмерно поспешен и люди пришли в сей мир неблагой, злосчастный из какого-то другого места, а здесь просто не сумели удержать былой уровень знаний и умений? Опустились и умалились? Впали в оскуделую, обидную дикость? Тоже трагедия, конечно, но совсем иного порядка.
Вот только, если верить рассказам знающих, люди Куттаха всегда жили именно здесь. И какие-то иные места в этих рассказах упоминались безо всяких значимых деталей. Как нечто, относящееся к эпически давним временам, почти равновеликим своей давностью сотворению мира…