Падшие в небеса.1937
Шрифт:
«Может быть, этого человека взяли в НКВД за такой каллиграфический почерк? А? Как красиво заполняет протокол? Неужели он так старается, что ему наплевать на содержание этой мерзкой бумажки?»
И хотя в протоколе вроде все было написано верно, Павел выпрямился и, посмотрев на лейтенанта, затем на майора, резко сказал:
– Я не буду ничего подписывать!
– Что? – удивленно переспросил Маленький.
Он не ожидал. Лейтенант растерянно посмотрел на майора, он искал у него поддержки. Поляков встал и медленно вплотную подошел к Клюфту. Он стоял и тяжело дышал, наблюдая за Павлом. Тот опустил глаза в пол и, вытянув по швам
– Это что получается, почему это вы не будете подписывать? – переспросил Маленький.
У него даже обсохли губы от напряжения. Майор же только ухмыльнулся и тихо сказал:
– Вы, Клюфт, я смотрю, уже успели наслушаться советов арестантов. Знайте, у меня все всё подписывают. И вы подпишете. Не сегодня. Так завтра. И это я вам обещаю. Кстати, а почему вы отказались от подписи?
– Потому что я не знаю, в чем меня обвиняют! То, что я процитировал библию? Так это полная ерунда! Нельзя за это судить человека! А других обвинений вы мне не представили!
– А вот, мразь, завтра ты получишь все обвинения! Все! И ты, мразь, тут на коленях будешь валяться и умолять, чтобы тебе дали протокол подписать! Понял! Сволочь троцкистская! Я тебя за версту чуял! За версту от тебя несет антисоветчиком! Мразь журналистская! – Поляков орал так, что вены не его шее вздулись и стали похожи на шнурки.
Темно-синие, они того и гляди могли лопнуть от напряжения. Поляков выплеснул весь гнев. Всю ненависть к Павлу в этом зверином рыке. Он столько терпел. Столько терпел этого наглого журналиста! Хватит! Павел ждал, что сейчас его повалят на пол и начнут пинать. Но этого не произошло. Поляков, как ни странно, даже не притронулся к нему пальцем. А может, это был стиль допроса майора? Никогда не пачкать руки об арестованного.
Энкавэдэшник подошел совсем близко и, почти прижав губы к уху Павла, заорал:
– Ты, гаденыш, я знаю, ты думаешь, что вот так нас победил? Не стал расписываться и все? Нет! Нет! Гад! Знай, твой приговор в принципе подписан! Все! И от тебя-то требовалась маленькая услуга – подписать протокол. Подписывать протоколы! И все! Ты бы получил пятнадцать, а может быть, десять лет и пошел валить лес на свежем воздухе, но я вижу, ты не хочешь этого? Ты хочешь, чтобы тебе пустили пулю тут, в затхлом, вонючем подвале! Так ее тебе пустят! А завтра, морда немецкая, мы тебе устроим очную ставку! С главарем вашим! И ты поймешь, что твоя песенка спета, будешь ползать на коленях! Я тебе это гарантирую! – майор тяжело дышал.
Он стоял на цыпочках, ведь ростом майор был гораздо ниже Павла, и ему приходилось дотягиваться до его уха. Клюфт даже слегка оглох от этого рева. Но Павел сжал всю свою волю в кулак и терпел. Он зажмурил глаза и ждал, когда иссякнут эти страшные слова.
Наконец Поляков устал. Он отшатнулся от Павла, так и не притронувшись к нему. Он отошел назад и сел на стул, тяжело дыша. Маленький с испугом наблюдал за начальником. Поляков вновь закурил. Сделав пару затяжек, он закашлялся, подавившись дымом.
– Лейтенант, на первый раз хватит. Веди этого гада в камеру. Пусть идет отсюда. А мне с тобой поговорить надо. И очень серьезно!
После этих слов старшина, сидевший с невозмутимым видом в углу, безропотно встал, не дожидаясь команды Маленького. Охранник подошел к Павлу и больно стукнул его по шее:
– А ну, руки назад и пошел. На выход! Пошел!
Клюфт выдохнул с облегчением. Он ждал, что старшина начнет его дубасить и валять по полу. Но тюремщик лишь подтолкнул его в спину и вновь заорал:
– Ну что, шевелись!
Павел безропотно выполнял приказы. Когда дверь за ним захлопнулась, и он оказался в коридоре, Павел улыбнулся. Почему-то ему стало легко на душе. Он испытывал такое ощущение, будто только что сдал самый важный экзамен перед самым строгим преподавателем и теперь со спокойной душой может идти попить пива.
«Значит, и тут, в тюрьме, можно одерживать победы?! Значит, и в этих условиях человек может оставаться человеком? Превозмогая боль? А они, эти люди, так же беспомощны и могут бояться! Да, бояться беззащитного арестанта! Его воли! Не верь! Не бойся! Не проси! Как все просто! Прав был тот старик! Как все просто! Я не поверил этому Полякову! И что, он сам растерялся! Я не испугался его угроз, и что? Он даже побоялся меня избить! Я не просил пощады, и что? Они сами готовы были мне ее предложить! Они хотели мне предложить пощады! Как хотели! Но как предлагать пощады, если побежденный ее не желает? Странно? Нет! Это просто! Не верь, не бойся, не проси!» – Клюфт, мысленно рассуждая, шел по коридору.
Павел четко выбивал каблуками по каменному полу. Ему казалось, эхо отдается этими тюремными постулатами! Эхом! Раз, не верь! Два, не бойся! Три, не проси!
Он уже и не замечал, что охранник кое-как успевает за ним. Он буквально бежит по пятам, боясь крикнуть, чтобы Павел шел медленнее. И Павел не останавливается. Он не боится поднимать голову. Вот окно. И небо! Голубое небо в нем! И солнце! Вот оно слепит через мутное, давно не мытое зарешеченное стекло! Солнце светит в угрюмое помещение тюремного коридора. Павел ловит его лучи. Он даже чувствует его жар на своей одежде! Правда, это мимолетное тепло. Но все-таки тепло! Оно залетает и сюда, за эти мрачные стены! И здесь есть жизнь! Пусть и мучительная, но есть!
«Стоп! Стоп! Но как, же утверждение этого богослова! Он! Он опять приходил и сказал, он сказал, что: «Не верь, не бойся, не проси» – так совращать может дьявол! Сатана?! Сатана, выходит, так совращает, чтобы спасти? А значит, и сатана может быть хорошим в какой-то момент? Нет! Сатаны нет! Нет никого сатаны! Это миф! Обман! Зачем сатане, воплощению зла, спасать человека? Зачем?»
– Стоять, руки, лицом к стене! – завопил конвоир.
Павел, словно очнувшись, увидел, что они пришли. Железная дверь с номером сто тридцать. Камера, в которой он провел всего лишь ночь, вдруг показалась ему родным домом. Павел грустно улыбнулся.
Глава одиннадцатая
– Ты, Андрон Кузьмич, я смотрю, боишься этого типа? Почему так нерешительно? Почему? Начало все скомкал! И в середине дал себя уводить от главной темы? А? Андрон Кузьмич, а я ведь за тебя ручался! И ручаюсь! Я ведь отстоял у начальства, чтобы ты попробовал это дело вести самостоятельно! – Поляков лениво ходил от стены к стене.
Майор попыхивал папиросой и, рассматривая носки своих сапог, мерил камерное помещение мелкими, но уверенными шагами. Он рассуждал вслух. Он даже не смотрел на вытянувшегося в струнку лейтенанта Маленького. Майор разглагольствовал и сам себе нравился. Казалось, он упивался своими словами, их значимостью. Ах, какой он мудрый и опытный! Ах, какой он строгий, но справедливый! Поляков походил в этот момент на барина, отчитывающего своего провинившегося кучера.