Падшие. Начало
Шрифт:
— Всё, — приказал отец Куинн.
Отец Брейди перешел к трусам, и Джозеф снова попытался сопротивляться. Но это было бесполезно. Через несколько секунд он оказался полностью раздетым, совершенно незащищенным перед ними.
Отец Куинн скользнул взглядом по обнаженной коже Джозефа. Впервые за много лет Джозеф почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Ему было пятнадцать. Все эти годы он заботился о брате, терзаясь горем от потери матери. Единственным утешением были вот эти люди… люди, которые сейчас раздели его догола и сообщили ему, что они совершенно не те, за кого он их принимал.
Бретрены.
Джозеф напрягся, когда по его обнаженной
— Такой облик, — прошептал отец Куинн. Его рука скользнула к светлым кудрям Джозефа. — Как у ангела. На коже ни одной дьявольской метки. Ни шрама, ни пятнышка. Идеальная демоническая уловка.
Когда отец Куинн взял лежащее у камина клеймо, Джозеф лишился последних сил. Перевернутый крест.
— За все годы борьбы со злом я ни разу не видел, чтобы одержимость бесами облекалась в такую прекрасную форму, — он улыбнулся. — Это сделает процесс изгнания нечистой силы еще более приятным… Тебе я уделю особое внимание.
Отец Куинн сунул железное клеймо в огонь. На лбу у Джозефа выступил пот. Когда сталь начала нагреваться и стала оранжевой от огня, он заметался в своих оковах.
— Некоторые считают перевернутый крест символом преданного служения. Крестом Святого Петра. Апостола, распятого вверх ногами, поскольку он считал, что не достоин умереть на кресте так же, как Христос. Благородство. Истинное благочестие.
Отец Куинн вытащил клеймо из огня и поднял его над грудью Джозефа.
— Но здесь, у Бретренов, мы обнаружили, что одержимые бесами, те, чьи вены наполнены чернотой зла, боятся креста во всех его видах, как луча света во тьме их пороков. Подобно святому Петру, они недостойны носить крест распятого за весь человеческий род Христа, — отец Куинн провел перевернутым крестом над телом Джозефа. — Но их отвращение к кресту — это первый шаг к покаянию, очищению, изгнанию тех, кто хочет привнести в мир своё зло.
— Нет, — прошептал Джозеф, пытаясь выгнуть спину и увернуться от обжигающего клейма, которое начал опускать отец Куинн.
— Нет! — дергаясь в оковах, закричал он.
— Посмотрите, как они сопротивляются, — сказал остальным священникам отец Куинн. — Посмотрите, в какое бешенство приводит их вид креста.
«Нет», — хотел возразить Джозеф.
Это была никакая не одержимость, а страх боли, которую неминуемо оставит это клеймо. Но тут Отец Куинн опустил клеймо ему на грудь. Жар прожёг его плоть, и Джозефа пронзила нестерпимая боль. Он закричал. Он кричал, пока не охрип, и отец Куинн не убрал клеймо. Джозеф почувствовал влагу между ног и понял, что обмочился. Он задыхался, но легкие отказывались работать. Его начала окутывать чернота, но он всё цеплялся за обрывки сознания; все цеплялся и тут поймал победоносный взгляд голубых глаз отца Куинна.
Отец Куинн казался самим злом. Он утверждал, что сражается с демонами и вероотступниками, но сам был злее всех, кого только встречал Джозеф. Отец Куинн отложил клеймо.
— Мы называем вас в честь архангелов в насмешку над вашими проклятыми душами. Называем вас в честь Небесных Князей, воинов веры. Конечно, Церковь признает только троих — Гавриила, Михаила и Рафаила. Но мы, Бретены, признаём и других. И теперь нам нужно одолеть семь демонов под личиной юных мальчиков.
Он наклонился ближе и прошептал Джозефу на ухо:
— И мы вас одолеем.
По щекам Джозефа покатились слёзы.
— Постригите
Джозефа коротко подстригли, затем отец Брейди стащил его с кровати. В полубессознательном состоянии Джозефа проволокли по коридору и бросили на койку в общей комнате. Как только дверь захлопнулась, вспыхнула лампа. Джозеф закрыл глаза и попытался дышать, превозмогая боль. Священники состояли в чём-то типа секты. Учение которой убедило их в том, что он демон в теле мальчика. Воплощение зла, пришедшее в этот мир с намерением причинить ему вред.
Гавриил. Больше он не Джозеф. Для них он теперь Гавриил.
— Дыши, — раздался поблизости чей-то голос.
Джозеф приоткрыл глаза. На краю его кровати сидел мальчик с золотистыми глазами. Джозеф даже не заметил, как он сел. Затем вспомнил, что его зовут Рафаил. Рафаил снова и снова наматывал на палец шнур.
— В конце концов боль утихнет.
Джозеф попытался нахмуриться, но не смог пошевелить ни единым мускулом. Клеймо медленно разрывало его на части, кусок за куском. Он не верил Рафаилу. Ему казалось, что боль никогда не утихнет.
— Блокируй боль. Это единственный способ выжить в этом месте, — сказал Села, темноволосый мальчик с карими глазами.
Он сел рядом с Рафаилом. Джозеф попытался сделать так, как тот ему посоветовал. Стиснул зубы и перестал плакать. Тут он понял, что все еще голый. Но у него не было сил об этом переживать. К кровати подошел Вара, а за ним — Уриил. Похоже, эти двое много времени проводили вместе. Даже Дил приблизился, насколько ему позволяла цепь. Наконец… к изножью кровати Джозефа подошел Михаил. Джозеф не сводил глаз с брата. И он не знал, может, от боли у него начались галлюцинации, но ему почудилось, что в глазах Михаила вспыхнула ярость. На мгновение ему показалось, что брату действительно небезразлична боль Джозефа.
Но такого быть не могло. Михаил никогда не показывал своих эмоций. Никогда не доверялся Джозефу, почти с ним не разговаривал, ни разу не сказал, что любит его.
Вара начал расстегивать свою рубашку. Джозеф сначала удивился было, зачем, но тут же всё понял. Когда белая рубашка Вары распахнулась, Джозеф увидел у него на груди крест Святого Петра. Остальные мальчики один за другим сделали то же самое. К горлу Джозефа подступил комок. Наконец, рубашку расстегнул и Михаил. Джозеф закрыл глаза. На каждом стояло клеймо. Бретрены всех их считали демонами. Злом. Воплощением зла. Вот что такое Чистилище. Место для детей, которых они считали порочными по своей природе... отмеченными дьяволом. Джозеф не хотел в это верить. У него в голове не укладывалось, что его любимые священники могли творить подобные зверства. Он всегда знал, в его младшем брате темноты больше, чем во всех, кого он когда-либо встречал, но такого рода наказание… экзорцизм? Это не поможет Михаилу исцелиться.
— Ты не такой, как мы.
Джозеф открыл глаза, чтобы посмотреть, кто это сказал. Рафаил. Джозеф встретился с его волнующе золотистыми глазами. Вара назвал его красавчиком. Это определение не передавало всей его красоты. Он был совершенством, как «Давид» Микеланджело. Рафаил смотрел на него как на ненормального, на чужого.
— Ты другой.
Борясь с обжигающей грудь болью, Джозеф осторожно вдохнул.
— Дру… другой? — едва слышно прохрипел он.
— Думаю, он имеет в виду, что по тебе не скажешь, будто ты хочешь убивать людей.