Падший ангел
Шрифт:
столько всякой трын-травы.
Если б мы на небо косо
не смотрели столько лет, —
не дошло бы до вопроса:
быть России или — нет?
В ней одно нельзя осилить:
божье, звездное, «ничье» —
ни любителям России,
ни губителям ее!
Сжигать натруженные нервы,
чтоб первым слыть, а первых...
Они — легенда. Их шедевры
возникли там, за далью лет.
Все было: Библия, Бетховен,
Шекспир, и Рембрандт, и Толстой.
Но и Сальери не виновен,
став спутником, а не звездой.
Увы, не каждое творенье
слывет бессмертным наяву, —
но всем доступно утешенье
в стремленье духа — к божеству!
* * *
О цветке поведал гений, —
слов мерцала ворожба...
В жажде острых ощущений
ощетинилась толпа.
«Как посмел ты петь про пестик
в дни гонений, про пыльцу?!» —
в жажде крови, в жажде мести
говорил народ певцу.
Но молчал он... Лишь медвяно
мысль стекала со струны.
Дни гонений — постоянны.
Дни прозрений — сочтены.
ПУСТЫНЯ
Не то пустыня, что лежит в песках,
где дружат ящерка и черепаха,
где саксаул на скрюченных ногах
танцует в пыльной буре праха.
Не то пустыня, что течет водой
земных морей и океанов,
где чайки мечутся, где рыб косяк густой
и корабли связуют страны.
Не то пустыня, что сияньем звезд
оповещает жителей Вселенной
о том, что в небе есть немало гнезд,
а в них — крупицы вечности нетленной.
Пустыня то, где нет любви уже,
где даже музыка молитв некстати:
она — в твоей измученной душе,
лишенной милости и Божьей благодати.
Тепло. Внезапную жару
деревья слушают, как вьюгу.
Сухие листья на ветру
стучат отходную друг другу.
А по обочинам — полынь,
вегетарьянский запах тленья.
И небывалая теплынь —
как бы включили отопленье.
И в сердце мягко неспроста.
И сквозь грядущие рассветы
восходит лунный лик Христа
в
Дождь молится на крыше,
под полом — мышки смех!
...Меня никто не слышит,
я слышу вся и всех.
С молчащей колокольни
плывет безмолвный звон.
Струится стих крамольный
из сжатых уст, как стон.
Звучащие, провисли
над миром провода,
кипящие в них мысли
ревут, как поезда!
Окуренные ядом,
деревья бьют в набат.
Рыдают реки рядом,
и рыбы в них вопят.
Гудит земля, как бочка,
вздыхают в ней гроба.
И ветра оболочка
скрипит, как кожа лба...
Скулят белки и соли,
трещит озонный щит...
И, ртом в подушку, совесть
вновь по ночам кричит!
соловьи
Вороны, голуби, синицы —
отчетливые существа.
А соловьи — не столько птицы,
сколь — тайна, миф, мечта, молва.
Грачи, воробышки, сороки —
питомцы стай! А соловьи —
особняком. И в кратки сроки
ткут песнопения свои.
...Ив мире, где людские песни
звучат средь фальши и утрат,
есть голоса иных чудесней
и — одиноче во сто крат.
Они вразрез звучат! Без толку
для власть имущих болтунов.
И хоть звучат не слишком долго,
но проникают до основ.
В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ
Листва полу опала,
экскурсовод толков.
Собор Петра и Павла —
прохлада трех веков.
Высокие могилы,
Петровский саркофаг.
Все каменно-уныло,
все было, да не так...
А во дворе булыжник, —
в лодыжке боль крута!
Вот движется подвижник
желудка-живота.
Вид колокольни постный
и аскетичен дух.
Вот катится апостол