Падший враг

Шэн Л. Дж.

— Я не знаю, как это сказать. . . — Он замолкает.

— Быстро и без лишних слов было бы моим предпочтительным методом, — предлагаю я. — Что такое? Неужели старик снова женится?

С тех пор, как он развелся с Мирандой, мой отец взял себе за правило каждые пару лет брать под руку новую женщину. Он больше не дает никаких обещаний. Никогда не успокаивается. Роман с женщиной из Лэнгстона — самое быстрое лекарство от веры в понятие любви.

— Арсен. . . — Бернард сглатывает. — Твой отец . . . он мертв.

Мир продолжает вращаться. Люди вокруг

меня смеются, курят, пьют, наслаждаясь идеально мягкой итальянской летней ночью. В небе пролетает самолет, пронзая жирное белое облако. Человечество совершенно не волнует новость о том, что Дуглас Корбин, пятый по богатству человек в США, скончался. А почему оно должно? Смертность - это оскорбление только для богатых людей. Большинство принимает ее с грустной покорностью.

— Мертв? — Я слышу, как я говорю.

— Сегодня утром у него случился инсульт. Экономка нашла его без сознания около половины одиннадцатого после того, как несколько раз постучала в его дверь. Я знаю, что это многое нужно переварить, и мне, вероятно, следовало подождать, пока ты не придешь сюда, чтобы сказать тебе…

— Все в порядке. — Я прервал его, проведя ладонью по лицу. Я пытаюсь понять, что я сейчас чувствую. Но правда в том. . . Я вообще ничего не чувствую. Какая-то странность, да. То же самое ощущение, когда что-то, к чему ты привык — предмет мебели, — внезапно исчезает, оставляя пустое место. Но нет ни агонии, ни пронзительной печали. Ничего, что указывало бы на то, что я только что потерял единственного живого родственника, который у меня есть в этом мире.

— Мне пора возвращаться, — слышу я свой собственный голос. — Прерву поездку.

— Это было бы идеально. — Бернард выдыхает. — Я знаю, что это очень неожиданно. Еще раз извини.

Я включаю громкую связь и убираю телефон от уха, пролистывая ближайшие доступные рейсы. Есть один через два часа. Я все еще могу это сделать.

— Я отправлю тебе информацию о своем рейсе. Пошли кого-нибудь, чтобы забрать нас.

— Конечно, — говорит он. — Мисс Лэнгстон присоединится к тебе?

— Да, — говорю я. — Она захочет быть там.

Она ближе к папе, чем я, маленькая подлиза. Навещает его каждые выходные. Тот факт, что Бернард знает, что она со мной, говорит мне все, что мне нужно знать — папа чертовски хорошо знал, что я трахаюсь со своей сводной сестрой, и сплетничал об этом с прислугой. Забавно, но он никогда не говорил об этом мне. С другой стороны, женщины Лэнгстонов были для нас больной темой с тех пор, как он выгнал меня в интернат.

Прежде чем попасть в ресторан, я заглядываю в уборную унисекс. Расстегиваю молнию и иду отлить. Когда я выхожу из кабинки, я слышу слабый голос, доносящийся из-за одной из дверей. Леденящий до костей, дикий крик. Как будто там кто-то ранен.

Не твоя проблема, — напоминаю я себе.

Я закатываю рукава, мою руки, а вопли становятся все громче и беспорядочнее.

Я не могу просто уйти сейчас. Что, если кто-то родит ребенка и оставит его тонуть в унитазе? Хотя никто не может

обвинить меня в том, что у меня есть совесть, утопить новорожденных — это не то, от чего я буду рад отказаться.

Я выключаю кран и иду обратно в кабинку.

— Эй? — Я прислоняюсь к ней плечом. — Кто здесь?

Плач, переходящий в мелкую икоту, не утихает, но и ответа нет.

— Эй, — пытаюсь я, уже мягче. — Ты в порядке? Мне позвонить кому-нибудь?

Может полиция? Или кто-то еще, кто действительно заботится?

Нет ответа.

У меня кончается терпение, и мои нервы и так на пределе. Все мое тело содрогается от новостей о папе.

— Слушай, либо ты отвечаешь, либо я вышибаю дверь.

Теперь крики стали сильнее. Неконтролируемыми. Я делаю шаг назад для ускорения и пинком открываю дверь. Она слетает с петель, ударяясь о стену большой кабинки, как жертва в кровавом боевике.

Но я не нахожу ребенка или раненого животного.

Всего одна Виннфред Эшкрофт, свернувшись калачиком над бачком унитаза в красном платье, с размазанным по всему лицу макияжем, пьющая вино прямо из бутылки. Ее волосы в беспорядке, и она трясется, как лист.

Разве она не беременна?

Бедный Овсяный Пол. Не может себе даже толковую трофейную жену завести.

Слезы текут по ее щекам. Она сделала хорошую вмятину на этой бутылке. Она наполовину закончена. Мы оба молча смотрим друг на друга, участвуя в каком-то долбанном состязании. Только теперь ясно, что она не ожидает, что я спрошу ее, что случилось.

— У тебя проблемы? — выплюнул я, спрашивая в основном потому, что это мой гражданский долг. — Он причиняет тебе боль? Оскорбляет тебя?

Она качает головой.

— Ты никогда не будешь наполовину таким, как он!

Вот и вся моя пожизненная миссия.

Я оглядываюсь вокруг, ожидая, пока она поднимется и выйдет из туалета. Она самое странное существо, которое я когда-либо встречал.

— Мой муж потрясающий, — подчеркивает она, приходя в ярость, как будто это я плачу в бутылку со спиртом на вершине колонии микробов.

— Твой муж такой же ничем не примечательный, как моя самая нелюбимая пара носков, но это не тот разговор, который мне сейчас интересен, — возражаю я. — Теперь, если я ничего не могу сделать…

— Да, ничего. Даже если бы мне нужна была помощь, я бы к тебе не обратилась. Ты торчишь выше фонарного столба. — Она вытирает нос тыльной стороной руки, фыркая. — Отвали.

— Ну-ну, Виннфред. Я думал, что все южные красавицы милы и приятны.

— Уходи уже! — Она вскакивает на ноги и захлопывает дверь у меня перед носом, ну или что там еще осталось от распахнутой двери.

На короткое время я думаю дать ей свой номер телефона на случай, если Пол действительно оскорбляет ее. Но затем я вспоминаю, что моя тарелка полна моего собственного дерьма, включая смерть Дуга, слабое поведение Грейс, моя карьера и так далее.

Я разворачиваюсь и ухожу.

Сказать Грейслин Лэнгстон, что Дорогой отчим наконец-то сдох.