Падший
Шрифт:
Для Никодима Сен-Жермена все это не больше чем очередной эксперимент.
Я игнорирую все вокруг, зажмуривая глаза.
Вдох через нос. Выдох через рот.
И опять запах крови снаружи меня зовет. Окруженный со всех сторон вампирами, моими братьями и сестрами, я знаю, что не смогу вырваться и утолить свой голод. И хотя я напал на одного из своих, они все равно будут винить себя в моей беспечности. Все равно будут бороться за то, чтобы спасти меня от самого себя, несмотря на то что я почти сломал Буну шею голыми руками несколько секунд назад.
Я озираюсь по сторонам. Ищу внутри себя какую-нибудь
Задыхаясь от жажды крови, я все же отступаю назад. Моя грудь вздымается, и я останавливаю взгляд на своем дяде, который даже не сдвинулся с места и по-прежнему стоит у роскошного деревянного стола, на котором я недавно лежал. Дядя наблюдал за происходящим все это время с совершенно невозмутимым видом.
– Этой ночью ты отправишься на охоту с Джеем и Буном, – говорит Никодим легко, как будто выдает рецепт на лекарство больному простудой. – Они научат тебя, как выбирать жертву. Научат, как избавляться от следов и улик, чтобы твое безрассудное поведение никому из нас не доставило проблем.
– Нет, – отвечаю я. – Я никуда не пойду ни с кем из вас.
– Если ты отказываешься учиться по нашим правилам, то не покинешь этой комнаты вовсе, – возражает Никодим, даже не дрогнув. – Я не могу рисковать, чтобы ты позволял себе устраивать сцены.
Отвращение захлестывает меня на миг. Моего дядю больше беспокоит тот факт, что я могу привлечь нежелательное внимание к нашему ковену, чем то, что жизнь невинного человека может оказаться в моих руках. Я могу убить всех людей до единого, и ему все равно будет плевать, главное, чтобы я замел все следы.
Я принимаю решение, даже не обдумывая.
– Тогда я останусь здесь.
Здесь, в ресторане «Жак», трехэтажном здании, принадлежащем моему дяде, на улице Руаяль, я хотя бы не стану угрозой для беззащитных смертных, которым не посчастливится подойти слишком близко. Если же я отправлюсь бродить по улицам города-полумесяца, то тот мальчишка и его мать, и любой поблизости, будут убиты до того, как я сделаю новый вдох, чтобы подумать о последствиях.
Никодим недовольно втягивает щеки. Его брови изгибаются.
– И что же ты будешь есть? – интересуется он хладнокровно.
Я почти что бледнею.
– Принести мне столько, сколько нужно, чтобы я выжил. Не больше. – Если мой голос будет звучать достаточно повелительно, быть может, он не станет спорить.
Злость появляется на его лице.
– Это так не работает, Бастьян.
– Теперь это работает так.
– Мешки с кровью внизу не…
– Не смей называть их так в моем присутствии, – прерываю я дядю, рассерженный оскорблением. Раньше он никогда не говорил так при мне.
Он щурится, глядя на меня, и спрашивает:
– А что ты сделаешь в ином случае? Ты лишь начинаешь осознавать, кем стал. Будешь душить их в своих объятиях? Будешь слушать, как они кричат, умоляя о пощаде? Или научишься тому, как делаем дело мы, подавляя их эмоции и всегда оставаясь в тени?
Отвращение внутри меня нарастает. Меня уже пытаются научить тому, что смертные не больше чем низший вид. Лишь вчера я был одним из них, юноша, подающий надежды, со светлым будущим. Мальчишка с душой. А теперь я демон в тени, питающийся украденной кровью.
Я не желаю, чтобы мне постоянно напоминали о цене за возможность быть бессмертным. О цене, которую заплатила Селина. О цене, которую плачу я.
– Держите их подальше от меня, – говорю я. – Если люди не знают, кем я стал, то я не хочу их видеть.
Никодим делает шаг вперед. Опасность таится в том, как он сжимает ревущего льва на медной рукоятке своей трости. Он считает меня слабаком.
И тем не менее я отказываюсь следовать его правилам.
– Я могу приносить ему пищу первое время, – встревает в наш разговор Одетта. – Мне совсем не сложно. Завтра первым же делом я сделаю новый заказ в «Грин Фейри».
Я кошусь на нее с любопытством.
– Капсула с полынью, которая препятствует сгущению крови, – поясняет она. – Если кровь остывает или застаивается, она начинает сворачиваться. – Она старается говорить успокаивающим тоном.
Конечно. Значительная деталь, о которой я никогда раньше не задумывался. Никодим смотрит на Мэделин.
Она в ответ кивает.
– Хорошо, – говорит Никодим. – Но я не позволю этому продолжаться долго. Ты будешь учиться тому, как живем мы, и неважно, как сильно ты презираешь наши правила. – Он указывает концом своей трости на мою грудь. – И ты будешь повиноваться своему создателю без вопросов, как будешь повиноваться и своим братьям и сестрам, иначе тебя изгонят из города. – Сказав это, он выходит из комнаты, исчезая во тьме коридора.
После некоторого молчания Одетта вздыхает. А затем яркая улыбка появляется на ее лице.
– Сыграем в шарады?
Джей хмыкает.
– Ты… утомительная.
– А ты просто ходячий словарь, Джейяк, – усмехается Одетта.
– Не подначивай его, – командует Мэделин до того, как эти двое успевают продолжить перепалку, она выглядит совершенно измотанной. Достаточно всего этого на сегодня.
Одетта скрещивает руки на груди и поджимает губы.
– Le chat grincheux [45] первый начал.
45
Сварливый кот (фр.).
– Я надеялся пробудить в тебе благородные качества, – говорит Джей.
– Глупыш, – срывается Одетта. – Ты же знаешь, у меня таких нет.
– Хватит! – говорит Мэделин. Она смотрит на меня. – Сядь, Бастьян. Тебя ждет лекция, tout de suite [46] .
Гортензия зевает. Она падает на ближайший стул и закидывает ноги на чайный столик, скрещивая их.
– a sera un grand ennui [47] , – нараспев говорит она мне.
– Я не в настроении для твоей лекции, – отвечаю Мэделин я.
46
Сейчас же (фр.).
47
Будет что-то очень скучное (фр.).