Пагуба
Шрифт:
— Считай и отвечай мне так, будто ты считаешь, — продолжал шептать Лук.
— Поняла… семь, восемь… — чеканила вполголоса Лала.
— Где Харас?
— В доме… двенадцать, тринадцать… — Лала всхлипнула. — Его били. И бьют. Он много раз пытался убежать. Вместе со мной. Он не хотел никого выдавать… пятнадцать, шестнадцать… Но они начали пытать меня.
— Он никого не выдал, — отрезал Лук. — Слушай внимательно. Сейчас ты сделаешь то, что я написал в записке.
— Они знают… двадцать два, двадцать три… — прошептана Лала.
— Пусть знают, — усмехнулся Лук. — Досчитаешь до трех сотен и пойдешь к дому Хуш. Есть монета?
— Да… тридцать пять, тридцать шесть…
— Бросишь монету и так же отсчитаешь до трехсот, потом иди домой. Можешь все рассказать своим преследователям. Даже точно расскажи все. И то, что я был внутри колонны. Я успею уйти. Должен успеть. Только не говори им, что я просил тебя рассказать обо всем. Сошлись на испуг, на усталость.
— Почему? — не поняла Лала. — …Сорок восемь, сорок девять…
— Я хочу спасти вас, — ответил Лук. — Скажешь им, что я просил тебя и Хараса обязательно быть в полдень у пятого пирса. Да, у того, где стоят корабли из Туварсы. Скажешь, что я пообещал увезти вас из Хурная.
— Но ты увезешь нас? — с надеждой спросила Лала. — Шестьдесят один, шестьдесят два…
— Обязательно, — прошептал Лук. — Пусть даже за тобой и за Харасом будут идти двадцать соглядатаев. Главное, передай Харасу, что я виню себя за ту шалость. Очень виню. И передай, что я все знаю. Или почти все. Скажи, что я люблю его. Как брата люблю.
— Он хотел убить себя, — всхлипнула Лала. — Девяносто, девяносто один… Он почти все время связан.
— И вот еще, последнее, — продолжил Лук. — Передай Харасу, что я выйду к вам, если вы будете идти, держась за руки. Очень крепко держась. Так крепко, чтобы ваши ладони не разжались, что бы ни произошло. Поняла?
— Поняла, — кивнула Лала.
Она досчитала до трехсот и медленно двинулась к дому Хуш. И почти все соглядатаи двинулись за ней. Но Лук не мог медлить. Он выждал момент и дернул за бечеву. Дородный кессарец споткнулся о нее и под громкий хохот толпы растянулся в площадной пыли, раздавив собственным пузом только что купленного сома. Печь сдвинулась с места, осыпая углями очередь лакомок. С визгом бросились в стороны хурнайские хозяйки. Одно мгновение потребовалось оставшимся соглядатаям, чтобы разглядеть, что же там случилось с ненасытным увальнем и печью, и этого мгновения хватило Луку, чтобы улизнуть из укрытия. Через пять минут он уже поднимался быстрым шагом по портовой улице, а еще через полчаса сидел за столиком дорогого трактира в нескольких кварталах от укрытия Хараса и Лалы.
Он вышел из трактира в ту самую минуту, когда в конце улицы показались Харас и Лала. Они держались за руки, хотя Харас переставлял ноги с трудом. Лук прошагал по мостовой мимо пары лавок и вошел в лавку гончара, где почти сразу споткнулся о внушительный кувшин, который развалился на несколько кусков. Гончар было поднял крик, но Лук тут же прижал руки к груди, высыпал из кошелька на стойку горсть медных монет и начал их пересчитывать. Он перестал изображать пьяного в тот миг, когда за окном появилась тень Хараса и Лалы. Соглядатаи шли за ними в трех шагах, и их было никак не меньше полудюжины. Лук шагнул к дверям, поймал Хараса за руку и дернул его внутрь гончарной лавки. Брат держал Лалу крепко. Девчонка влетела вслед за ним, как рыба, попавшая на крючок. Лук мгновенно закрыл дверь, задвинул щеколду и мимо оторопевшего гончара потащил парочку в коридор. Гончар попытался что-то крикнуть, но в наружную дверь замолотили кулаками, зазвенело разбитое стекло. В коридоре было полутемно, слабый свет падал только из узкого оконца над дверью. Лук задвинул засов, поймал измученный, вопросительный взгляд Хараса и только мотнул головой: «Потом», — сбросил на пол несколько кувшинов, вытащил из тайника хурнайские халаты и платки.
— Надевать на ходу, быстро.
Лала зарыдала.
— Потом! — повысил голос Лук.
Во дворе он прикрыл наружную дверь, накинул засов, вставил в ушко запора подобранную на стойке гончара подкову, которая так и не принесла тому счастья, посмотрел на пару.
— За мной. Повторять то, что делаю я. Не смотреть по сторонам. Ни о чем не говорить. Ни о чем не спрашивать. Все потом.
Укромная дверка в обход постирочного зала никуда не исчезла. Лук проник в затхлый коридор, выдернул из корзины какое-то тряпье, кивнул на него спутникам и толкнул дверь на улицу. Если погоня и продолжала запаздывать, то теперь она делала это неслышно. Зато торговля на следующей улице была в самом разгаре, и троица в хурнайских халатах и наброшенных на плечи платках казалась не ярмарочными ряжеными, а обычными горожанами, слегка приодевшимися к праздничному выходу в город. Замедлив шаг, чтобы не выделяться из толпы, Лук подошел к темному тупику, оглянулся. Старшина хиланской стражи прогуливался в отдалении.
— Пошли, — прошептал Лук замершим перед ним Харасу и Лале.
Они сбросили хурнайские одеяния под стеной тупика. Лук закинул на стену кошку, хотел подсадить прихрамывающего Хараса, но тот стиснул зубы и почти взлетел на стену, посмотрел на ту сторону, кивнул. Зато Лалу пришлось подсадить. Затем на стене оказался и Лук. Сматывая веревку, он огляделся. С противоположной стороны стены был точно такой же тупик, но ведущий уже на Рыбную улицу, которая оправдывала название пронзительным запахом рыбы во всех ее возможных состояниях — от хорошо засоленной или поджаренной на углях и до вони от протухших рыбьих потрохов. Тупик, в котором оказалась троица, прежде всего имел отношение к последнему запаху, тем более что был заполнен полуразбитыми ящиками и рассохшимися бочками.
— Что взяли? — спросил Лук.
— Вот, — показала Луку широкое, но не один раз зачиненное платье Лала.
— Вот, — прохрипел Харас, расправляя подпаленное на костре одеяло.
— Накиньте, — попросил Лук и повел спутников к выходу из тупика. У крайней бочки копошились две фигуры в намешских одеяниях. Они выгребали из ручной тележки рыбьи потроха, головы, чешую и сваливали все это в гнилую бочку.
— Стоило так далеко ехать, чтобы заниматься столь неприятным делом? — удивленно окликнул Лук одного из старателей.
— Лук! — радостно выдохнул Харк.
— Замолчи, — прошипела Хасми, на лице которой были почти неразличимы отметины. — Сколько можно тебя учить?
— Что вы здесь делаете? — спросил Лук.
— Это все она, — восторженно прошептал Харк. — Мы тебя давно уже ищем. Ловим тут рыбу, продаем, ходим по рынку. Да и гниль разгребаем тоже. Даже пробовали коптить сома, но местные коптильщики быстро с нами разобрались, едва не побили. А вчера Хасми увидела пьяного, который, как мне показалось, притворяется пьяным, и сказала, что так ставит ноги только Лук. Потому что ставить ноги ты учился у нее в Диком лесу. Ну мы и решили, что если ты заходишь в тупик, то ждать тебя надо с другой стороны тупика. Вот и дождались!
— За нами погоня, — коротко бросил Лук и швырнул Лале простыню. — Заворачивайся.
— Зачем? — прошептала она чуть слышно.
— Где ваша лодка? — спросил Лук Харка.
— У второго пирса, — радостно сообщил он.
— Укладывайте Лалу в тележку, — приказал Лук. — Кессарцы хоронят своих в море. Везут их в порт завернутых в белое. Не бойся, Лала, это все еще не настоящие похороны.
Глава 29
ИША
Метки на груди иши не было. Квен вспомнил об этом, проснувшись среди ночи, стирая с мокрого тела липкий пот влажной простыней. Отчего-то он больше всего боялся именно метки, той самой метки, образец которой теребил в руках Далугаеш на памятном совете в хиланском дворце. Но метки не было. Ничего не было на теле иши, кроме вырванного куска плоти на его шее. И на теле Паша метки тоже не оказалось. Вчера в зале прошений дворца иши это словно вернуло Квена к жизни. Он даже расхохотался, приказал вызвать Тарпа и поручил ему сжечь тело Паша на ближайшей свалке.