Пагубная любовь
Шрифт:
Мариана слушала, прикрывая нижнюю часть лица белоснежным льняным передником. Симан наслаждался простотою этой деревенской картины, прекрасной в своей естественности.
Жоана позвали подковать лошадь, и он заключил на прощание:
— Все сказано, девушка; оставляю нашего недужного на твое попечение; ухаживай за ним, словно он брат тебе либо муж.
При последнем слове, прозвучавшем так же естественно, как все, что говорил кузнец, Мариана зарделась.
Она стояла, прислонясь к дверям спаленки Симана.
— Экой скверный гость поселился у вас в доме, Мариана! — проговорил студент. — Пришлось вам стать сиделкой при больном, а так сидели бы за шитьем на веранде да болтали
— На что мне это! — отвечала девушка, встряхивая передник и с ребяческой грацией поправляя на талии поясок.
— Присядьте, Мариана; ваш отец велел, чтобы вы сели... Возьмите свое шитье, а мне дайте бумагу и карандаш, они у меня в бумажнике.
— Но отец сказал еще, чтобы я не давала вам писать... — возразила девушка с улыбкой.
— Всего несколько слов, никакого вреда не будет.
— Поразмыслите над тем, что делаете... — промолвила Мариана, подавая студенту бумагу и карандаш. — Что, как одно письмо потеряется и все откроется...
— Что — все, Мариана? Вы что-нибудь знаете?
— Дурочкой надобно быть, чтобы не знать. Разве не говорила я вам, что знаю о ваших чувствах к одной благородной барышне из Визеу?
— Говорили; ну и что же?
— Случилось то, чего я опасалась. Вы, ваша милость, лежите здесь раненый, а люди только и толкуют, что о двух убитых, которых нашли близ дороги.
— Какое я имею отношение к двум убитым, которых нашли близ дороги?
— Чего ради вы снова хитрите? Разве не знаю я, что убитые оба состояли на службе у двоюродного брата этой сеньоры? Сдается мне, вы, ваша милость, мне не доверяете, хотите сохранить тайну, а я бы дорого дала, чтобы никто этой тайны не узнал, и с вами, сеньор Симан, да и с моим батюшкой не приключилось бед и похуже...
— Вы правы, Мариана, мне не следовало скрывать от вас недоброй встречи, что у нас вышла...
— Дал бы Бог, чтобы она была последней!.. Уж как я молила Христа Спасителя, чтобы исцелил вас от этой страсти... Боязно мне, что самое-то худое вам еще предстоит...
— Нет, менина, все кончится вот как: я, лишь только поправлюсь, уеду в Коимбру, а городская барышня останется у себя дома.
— Коли так будет, поставлю два арратела [36] восковых свечек Христу Спасителю, уже обещала; но подсказывает мне сердце, что не будет так, как вы говорите, ваша милость...
36
Аррател — старинная мера веса ( = 459 г.).
— Я признателен вам, Мариана, за вашу доброту ко мне, — растроганно проговорил Симан. — Не знаю, чем заслужил я вашу дружбу.
— Довольно и того, что батюшка ваш сделал для моего отца, — сказала девушка, утирая слезы. — Что сталось бы со мною без него, коли отправился бы он на виселицу, как люди пророчили! Я еще малолетка была, когда он сидел в тюрьме. Всего-то мне было тринадцать, но уже порешила, что брошусь в колодезь, коли приговорят его к смерти. Кабы сослали его, я бы с ним уехала, умерла бы там, где он бы смерть нашел. Каждый день молю Господа бога послать вашему папеньке столько радостей, сколько звездочек на небе. Нарочно в город ходила ноги поцеловать вашей маменьке, и сестриц ваших видела, одна, младшенькая, юбку мне подарила из шелковой саржи, я ее до сих пор, словно святыню, берегу. С той поры всякий раз, как на ярмарку пойду, сделаю, бывало, круг: может, увижу у окошка сеньору дону Ритинью; и вас, сеньор Симан, сколько раз видела. Вы, может, не знаете, я пила из источника, когда вы, ваша милость, тому два или три года, поколотили
— Всего лишь сон, Мариана!
— Сон-то сон, да мне коли что приснится, уж непременно сбудется. Перед тем как отец мой убил погонщика, приснилось мне, будто вижу, что он в кого-то стреляет; а незадолго до матушкиной смерти я проснулась вся в слезах: по ней плачу; она после того всего два месяца прожила. Городские над снами смеются, но Господь знает, зачем сны посылает... Вот и отец идет... Христос Спаситель! Не с худою ли вестью?..
Жоан да Круз вошел, держа письмо, доставленное все тою же нищенкой. Пока Симан читал письмо из монастыря, Мариана не сводила больших голубых глаз с лица студента, и всякий раз, когда он морщил лоб, сердце ее тревожно сжималось. Не в силах совладать с беспокойством, девушка спросила:
— Худые вести?
— Слишком осмелела, девчонка, — проворчал кузнец.
— Нет-нет, — прервал его студент, — ничего худого, Мариана. Сеньор Жоан, позвольте мне считать дочь вашу другом, поверьте, люди в несчастии умеют ценить друзей.
— Так-то оно так; да я вот не осмелился бы спросить, о чем письмо.
— Я и не спрашивала, отец; просто почудилось мне, что сеньор Симан огорчился тому, что прочел.
— И вы не ошиблись, — отвечал раненый; повернувшись к кузнецу, он добавил: — Отец запер Терезу в монастырь.
— Вот негодяй, — проговорил кузнец и бессознательно встряхнул руками, словно стиснув чей-то затылок.
В этот миг пристальный наблюдатель мог бы заметить в глазах у Марианы искорку простодушной радости.
Симан сел на своем ложе и стал писать, положив бумагу на стул, который Мариана успела придвинуть поближе.
— Покуда вы пишете, пойду погляжу, как там отварчик, небось закипает.
«Необходимо вызволить тебя оттуда, — писал Симан. — Ведь есть же какая-то возможность бежать из этого монастыря. Поищи ее и напиши мне, какого числа и в какой час ночной поры я должен ждать тебя. Если тебе не удастся бежать, монастырские двери распахнет мой гнев. Если тебя отправят в другой монастырь, более отдаленный, предупреди меня, чтобы я мог, один или с чьей-то помощью, похитить тебя по дороге. Ты должна собраться с духом и не страшиться дерзновенности моего чувства. Ты моя! На что мне жизнь, если не на то, чтобы, жертвуя ею, спасти тебя! Верю в тебя, Тереза, верю! Ты будешь верна мне в жизни и в смерти. Не будь долготерпеливой в страданиях, будь отважной в борьбе. Когда отцовская власть оскорбительна, подчиняться позорно. Пиши мне всякий раз, когда сможешь. Я почти выздоровел. Скажи мне слово, позови меня, и я почувствую, что от потери крови силы сердца не идут на убыль».
Симан попросил свой бумажник, достал серебряные монеты и вручил кузнецу, прося передать их нищенке вместе с письмом.
Затем он стал перечитывать Терезино письмо и вспоминать свой ответ.
Местре Жоан вошел в кухню и сказал Мариане:
— Есть у меня одно подозрение, девушка.
— Какое, отец?
— У нашего недужного денег нету.
— Почему вы так думаете, батюшка?
— Да попросил он меня дать ему бумажник, и весу в бумажнике было, словно в свином пузыре, ежели его надуть. Не дает мне покою это дело. Хотел я предложить ему денег, да не знаю, как подступиться...